— Нашел куды пахучее железо ставить! Али не видишь: христово место здеся, — выкрикнула низкорослая, широкоплечая баба. Она больше смотрела на Ефима, чем на трактор, и зло винила парня в «греховодности».
Это была Андрея Балыбина, самого зажиточного мужика в Ошлани. В базарные дни Аксинья дома не засиживалась, ездила по торгам вместе с Андреем и обо всем, что творилось в округе, знала не меньше мужиков. В последнее время на «толкучке» только и ходили разговоры о колхозах да о тракторах. А раз она видела трактор своими глазами.
Однажды Андрей поделился с Аксиньей своей тревогой:
— И до нас черед дойдет, Окся. Понагонят этой нечисти в Ошлань — жизни не жди… Вверх тормашками полетит…
— А чо полетит-то? Мы-то причем здеся?..
От раздражения он густо покраснел:
— А при том, что земельки-то не будет своей. Напрямки будут пахать все подряд. Борозду меж полос этака железная кобыла перемахнет — не остановишь…
— Да ведь люди же им правят.
— В этом все и дело. Смотря какие люди. Посади-ко на трактор Оську, дак он тебе остановит!..
— Пропадет Оська. Ужо скоро пропаде-от! Кровью харкает, — хотела успокоить мужа Аксинья. А тот еще больше взорвался:
— Затемила: пропаде-от, пропаде-от! Нам-то с тобой не по два века отмерено…
Когда мимо двора Балыбиных с криками пробежали мальчишки, хозяин вышел за ограду и посмотрел на гору. Хотя и ждал этого дня, готовился к нему Балыбин, но дрогнуло сердце, сжало грудь, словно кузнечными клещами: на горе стоял трактор.
Мимо уже пробегали подростки и торопливо шагали мужики. Аксинья тоже вышла за ограду.
— Куды ищо? — нахмурился Андрей. — Неча делать…
Но, поразмыслив, удивил Аксинью:
— Поди, поди. Посмотри и ты.
И негромко добавил, приблизив лицо к жене:
— Вишь, где он стоит, трактор-от? У часовни. Христово место… Бабам скажи: испоганит место — от бога гнев будет…
Аксинья протерлась сквозь толпу и, широко расставив ноги, съедала Ефима взглядом. Она то и дело оборачивалась к бабам:
— Испоганит святое место, — крестилась притворно усердно, размашисто. — Гнать его отсель надо, бабоньки!..
Но Аксинью мало кто слушал. Толпа все ближе подступала к трактору, десятки глаз с любопытством рассматривали «железную лошадь», о которой уже столько ходило судов-пересудов.
Вперед выступил невысокий худой мужчина с бледным лицом. Щеки его глубоко впали, нос, острый и длинный, от этого, казалось, выступал еще сильнее. Но глаза! Они были удивительно прозрачны, словно капли росы на листочках мать-мачехи. Мужик протянул Ефиму руку, худую, испещренную множеством синих жил, и оказал:
