В разговор с нарочитой деловитостью вмешался Рогожников:
— Не модно уже это.
Тут Маторин даже посуровел:
— А это, брат, совсем зря! Трактор на постамент поставить — не брелок «Чебурашку» на шею повесить…
Рогожников, увидев нахмуренное лицо также и у Юлиана, вконец смутился. «И чего это у меня сегодня все не так да не этак», — подумал он. А вслух сказал:
— Выезжать надо, мужики. Росу-то обдуло…
3
Мысль покатать внука на комбайне как навязалась в то первое утро жатвы, так и следовала неотступно за Юлианом, где бы он ни был: сидел ли за рулем на мостике, спал ли в вагончике или прямо на соломе в копнителе. Странно, но этого очень хотелось. Хотелось, чтобы Колька посидел на его коленях хотя бы ходки две по загону, чтобы увидел, как ровной нескончаемой лентой ползет навстречу седой валок, как комбайнер проворно справляется с ним и как бежит, струится в бункер зерно — теплое, духовитое, а потом сыплется в кузов машины.
Эти думы не давали покоя, и Юлиан нет-нет да и допускал мелкие оплошности: то забывал нажать педаль копнителя и не в ряд ставил копешку соломы, то чуть не сводил подборщик с валка. И тогда корил себя за глупые мысли: нельзя же на комбайн брать ребенка. Это опасно, да и не отпустит Лидка; а потом, зачем это делать вообще?
Но ритмично гудел мотор, серебристо мелькали отлощённые пальцы шнека — все это, такое привычное, обязательное в его жизни, успокаивало Юлиана, опять наводило на мысль: надо покатать Кольку на комбайне. Надо — и все!
И еще Юлиан думал о том, что чего-то он не догадался сделать, что-то упустил, наверное, самое главное, пока росла единственная его дочь Лидка. Поди, сейчас не коротали бы они в одиночестве с Анютой долгие зимние вечера…
Вскоре после обеда, в очередной раз выгрузив зерно из бункера в кузов автомашины, Юлиан заглушил мотор и спустился с мостика.
— Виталий, — сказал он шоферу, — заехал бы ты на обратном пути ко мне домой. А? Окажи старику услугу. Скажи там моей дочери, в гости она приехала, так, мол, и так, просил отец приехать в поле. И чтобы с Колькой, внуком.
— Дядя Юлиан! Дак ведь какой крюк мне давать… — взмолился шофер. — И так не успеваем, ребята зашумят.
«Семь верст не околица», — хотел пошутить Юлиан, но вовремя спохватился. Шутка бы сейчас не получилась.
— Постарайся! Очень надо!
Виталий понял, по глазам, что ли, или еще по чему, в общем, кивнул согласно:
— Ладно, дядя Юлиан. Постараюсь…
Солнце перекатилось на вторую половину неба, жара схлынула, и работать стало легче. Да и комбайн пошел спокойнее, ровнее. Комбайнеры знают: после обеда, ближе к вечеру, почему-то и поломок бывает меньше, и двигатель работает устойчивее — воздух менее разряженный, что ли? Юлиан повеселел. Он вел комбайн, непринужденно работая рычагами: то опускал, то поднимал подборщик, иногда приостанавливал машину перед особенно густым валком — не забило бы барабан. А сам нет-нет да и повернет голову к перелеску. «Вдруг Лидка не приедет? — нечаянно приходит на ум. — Возьмет да и не приедет. Чего, скажут, заблажил старик, отдыхать приехали, морковки покушать, по травке босичком побегать, а не мыкаться тут по полям…»
