Весна | страница 147

Гранитчанин умолк. Гончары задумчиво смотрели на догоравший костер. Вдруг гость встрепенулся.

— А вот, братцы, что вы мне посоветуете? — неожиданно проговорил он. — Отдавать ли мне свою землицу или не отдавать? Есть у меня участок — маленький, да удаленький, такой урожай дает — по сю пору не знаю, как это хлеб прикупать, своего от жатвы до жатвы хватает. А наша молодежь затеяла всю землю вместе в общее поле собрать. Они у нас и общую пекарню строить начали. Теперь, говорят, бабам не придется дома хлеб печь, прямо из общей пекарни караваи получать будут. В других селах, слыхать, такие пекарни уже имеются. А мне все же боязно за свою землицу. Как по-вашему, братцы, а?

— Ты сам должен решить, — покачал головой дед Рою. — А если сам рассудить не можешь, спроси у того, кто лежит под памятником, он тебе верный совет даст.

Гранитчанин посмотрел на деда Рою своими ввалившимися глазами, озадаченно заморгал и напряженно задумался, силясь сообразить, что тот хотел сказать. И вдруг все понял.

— Ты прав! — сказал он и поднялся. — Ну, что ж, на том прощайте, а я пойду. Ума не приложу, куда могла подеваться эта скотина!

— Может, уж давно домой вернулась, сходил бы поглядел.

— И то! А мне и невдомек. Может, и впрямь на мое счастье — приду домой, а она там. Ну, пойду! — сказал он, повернулся и мгновенно исчез в тумане.

Перевод Б. Ростова.

Кругом, куда ни взглянешь, равнина задыхается от зноя. Земля жаждет дождя. Сухо шелестят сожженные солнцем кукурузные листья. В истоптанном жнивье ни единой зеленой травинки. Пыль в колеях горяча, как пепел из только что прогоревшей печи. На придорожных кустах дрожат дымчатые листья. Одинокая птичка с тихим щебетанием носится на ослабевших крыльях над пересохшим руслом реки. Только просо на бахче деда Ивана все выше тянет свои метелки, и зернышки его зарумяниваются. Дед Иван Смок сидит у шалаша, широко расставив ноги, без шляпы, в расстегнутой рубахе, с засученными рукавами и плетет из лозы корзинку. Позади, под тенью груши, стоит старая разбитая таратайка. К правому ее колесу привязана огромная овчарка. Она лежит, опустив голову на передние лапы, и тяжело дышит, высунув язык. Слева стоит осел Смока со спутанными ногами. Он тянется к бахче, усеянной мраморными арбузами, покрытыми серебряной пыльцой, и тащит за собой таратайку вместе с собакой. У самых ног Смока в глубокой яме копошится что-то живое. Время от времени старик бросает туда арбузные корки. «Что-то живое» встречает их ликующим хрюканьем. Вдоль плетей большая дорога. Она пересекает жаркую равнину и ползет к прохладным горам. По дороге бежит откормленная гнедая лошадка, быстро перебирая запыленными копытами, похожими на белые сапожки. Она тащит за собой размалеванную тележку, и та скрипит, повизгивает и поет на все голоса. В тележке дремлет, покачиваясь, человек в заштопанной, пропотевшей рубахе и почерневшей соломенной шляпе без ленты.