— Почему? — воскликнул Димитров.
— Да потому что с голыми руками шли.
— Каким оружием вы располагаете?
— Да кто во что горазд. И карабины, и трехлинейки, и берданки. А кто не смог раздобыть себе винтовки, похватали топоры, секачи, железные вилы.
— А у неприятеля?
— У неприятеля на каждом углу по пулемету, знай косит да косит. Из каждой щели винтовка торчит. Пули на нас так градом и сыплются, гранатами швыряют. Да сверх того, вся казарма обнесена колючей проволокой.
— Что же вы предприняли дальше?
— Да ничего. Решили атаковать ночью. Условлено было так: как только ударит колокол голинской церкви — так все разом на казарму! Ждали мы, ждали — всю ночь глаз не сомкнули, а колокол молчит, словно онемел. Первые петухи пропели, вторые. Светать начало. Сорвалась наша атака. Потом-то мы уж узнали, как дело было. Тех, кто пополз к казарме, чтоб перерезать ножницами колючую проволоку — всех до одного положили из пулеметов. Там и лежат. И ничего сделать не можем.
Георгий Димитров помрачнел. Тень легла на его высокий лоб.
— Выходит, отче, надо отказаться от революции?
Поп Андрей вздрогнул, сорвал с головы камилавку и положил ее на карту.
— От великого дела, — медленно произнес он, — мы не откажемся. Раз уж поп Андрей вытащил свою саблю из ножен, он на попятный не пойдет!
«Ай да святой отец!» — подумал про себя Димитров и вслух спросил:
— А все в ваших селах примкнули к восстанию?
Поп покачал головой.
— По дороге к тебе видел я одного земляка: расстелил мешок в тенечке и похрапывает. Мы революцию делаем, а он себе спит и в ус не дует. Эх, времени у меня не было, а то слез бы с коня да растолкал лежебоку.
— А ты почему оставил боевые позиции? — неожиданно спросил Димитров.
— Я делегат. Меня товарищи прислали за пушкой. Сломя голову скакал сюда через поле. Дайте нам вашу пушку, и мы разнесем в пух и прах эту казарму…
— Мы отправили пушку в Берковицу.
— Берковица уже взята. Отдайте приказ, чтоб как можно скорее вернули пушку. Меня народ за нею послал. Я без нее не уеду. Она мне заместо попадьи будет.
Димитров усмехнулся. Впервые за все эти тревожные и великие дни мимолетная улыбка озарила его суровое лицо.
— Отец Андрей, — сказал он и ткнул красным карандашом в одну из черных точек на карте, — враг здесь, в Бойчиновцах. Сегодня ночью мы расчистим железную дорогу на Лом. Как только семафор покажет, что путь свободен, — бери пушку и возвращайся к своим.
Димитров поднялся: разговор был окончен.
Поп Андрей просиял. Черная борода заколыхалась. Взволнованный до глубины души, шагнул он к народному вождю.
