Капитан Маркелов хорошо изучил характер Обручева. Он относился к числу тех, кто по поводу и без повода должен буркнуть, выказать якобы недовольство, а потом пойти и основательно все сделать. За это любили в дивизионе Обручева и знали, что там, где он, всегда будет порядок.
— Интересно, чем твоя жизнь плоха? — спросил капитан Маркелов. — Уважением и почетом тебя не обошли: твой портрет лет пять в клубе висит.
Обручев так и взъерошился. Ах, ты вот как, подковыриваешь. Ну, погоди! И обрушился на капитана.
— Знаешь, что. Ты хоть и секретарь партийной организации и сам мог бы понять, что к чему, но коль пошло на откровение, скажу. Да, почет есть, не обижаюсь, и портрет висит, и часики от начальства имею, а все равно не то… может, я на большее рассчитывал.
— Но жил-то честно? — спросил Маркелов.
— Честно…
— Так какого черта панихиду служишь? Живи и радуйся, работай. Идешь в ногу с людьми, ну и иди.
— Не поймешь ты, Маркелыч. В проблемах ты разбираешься. А в человеке, извини, не тянешь…
— В тебе, значит? — переспросил Маркелов. — Ты думаешь я тебя, лиса старая, не вижу, не знаю, почему слезу пустил? В жилетку захотел поплакаться. Рассчитывал, посочувствую, с тобой повздыхаю. Великолепно, лучше не придумаешь. Твоя заслуга, Обручев, в том, что ты сам себя хоть разок высек. Совершенно правильно, как гоголевская вдова. И тебе это, возможно, на пользу пойдет. Люди не с твоей лысиной за парты садились, буквари брали. А он, видите ли, постарел, в академию ему поступать поздно. Я, например, не могу себе представить, как ты, человек с такими способностями, до сих пор не учишься?..
Обручев стоял у окна, хмурился, недовольно сопел и, хотя на Маркелова сердился, винил во всем себя. Мог бы ведь учиться раньше, да почему-то не захотел, ходил и раздумывал. А теперь, выходит, надо было браться вновь за науку. «Ну да, конечно, — рассудил он. — У него сила воли есть… И служит, и учится заочно… А куда я, уже поздно, не потяну…» А вслух спросил:
— Маркелыч, ты в высших кругах вращаешься, что насчет стрельб слышно?
— То же, что и тебе.
— Шарахнут низколетящую. Туго тебе, Анисин, придется, — как бы между делом сказал Обручев.
— Тебе не легче будет. А в Виктора я верю. Виктор свое покажет, — и Маркелов обнял его, потискал сильными руками. — Ну все, идемте спать. Пора.
7.
Состав у платформы остановился рано утром. Первым вышел подполковник Назаров. Мороз ожег лицо, защипал уши. «Градусов тридцать будет, — решил подполковник. — Никого почему-то нет». Но, повернувшись влево, он увидел офицера, подошел к нему, представился:
