«А ты полагаешь, я — маловат?.. Зря, ведь сам зазывную телеграмму читал».
«Так то, батя, тень отца Гамлета действует», — может предположить Костя не без иронического намека на непререкаемый профессиональный авторитет деда, чуть ли не в генах наследуемый преемниками по родственной линии.
У него с сыном сложились немного странные отношения, как определил ехидный Низаров, — слегка напоминающие отношения двух Робинзонов Крузо при одном Пятнице — Николове.
Основания для ехидства у Низарова были — шесть лет Низаров с Николовым вместе пили — и не только крепкий чай. Должно же это в конце концов, как у всех пьющих долго вместе, закончиться ссорой. Потом оба «завязали», а крупная ссора выветривалась плохо.
Николов их связывал больше, чем кто-либо, а сами они попривыкали к тому, что других друзей видели редко, еще реже ходили один к другому в гости, все р а б о т а да работа, чаще встречались в клиниках или в перерывах между лекциями для студентов и даже в других городах. Коллеги считали их исключительной парой (династия!) и совершенно незаметно, но прочно, словно с давних-предавних времен, за ними утвердилась непоколебимая репутация: мол, вдвоем, точнее — втроем — с Николовым — они все м о г у т. Триумвират-с!..
Были среди коллег и еще семейные альянсы, профессиональная преемственность вообще нередка, однако никто не мог сравниться в глубоком уважительном почтении, которым их окружали не только специалисты, но прежде всего студенты, начиная с восторженных первокурсников и не говоря уже о степенных выпускниках.
Когда у выпускников наступала пора распределения — на кафедрах учащались влиятельные визиты и авторитетные звонки, но лишь немногие счастливые с благоговейной робостью и приумноженным старанием на поприще общественной деятельности (в парткоме и профкоме тому, конечно, были рады) дотягивали последний курс, чтобы напоследок перед аспирантурой не оступиться, не наломать дров и не очутиться ниже оказанного им д и н а с т и ч е с к о г о доверия — оно всегда котировалось на равных, как доверие старшего, так и доверие его сына. Николов был из тех, кто не оказался ниже, а, напротив, возвысился до их уровня — не к а р ь е р н о, а с зигзагами и даже всем известным грехопадением, однако на зависть некоторым из трезвейших неудачников слишком быстро.
Внешне все оставалось, как и прежде. Но он чувствовал, что коллеги чаще стали поговаривать о Косте, а не о нем, больше обсуждали Костины, а не его решения, из дальних командировок с большим нетерпением ожидали возвращения Кости, а не его, хотя Костя в отличие от него не имел обыкновения одаривать ожидающих сувенирами. Усманов тоже мог быть пощедрее в этом смысле — даром, что ли, в какой-то подкомиссии?
