Я подкралась к перилам, заглянула вниз. Это был доктор.
Щелкнул замок. Я отскочила от перил и замерла.
— Ну как? — услышала я голос доктора. И дверь захлопнулась.
Я опрометью бросилась вниз. Швейцара — нашего толстого Степана — у двери не было. Слава богу!
Я рванула дверь. Тяжелая дверь не поддавалась. Ведь мне никогда не приходилось самой ее открывать, — всегда открывал швейцар.
Я вся похолодела. А что, если я не смогу открыть?! Я сжала зубы, вцепилась в массивную ручку обеими руками, потянула изо всех сил. Дверь медленно отошла. Я выскочила на улицу.
* * *
Резкий, сырой ветер чуть не сбил меня с ног, сорвал с головы нянин платок. Кутая голову, сбежала я со ступенек подъезда, огляделась. Улица была пуста, только издали доносился глухой городской шум.
Куда же, в какую сторону они ушли? Куда бежать мне за ними?
Где-то далеко, один за другим, раздались выстрелы. Я вскрикнула и чуть не упала. Сердце застучало так, что потемнело в глазах… В подворотне около подъезда затопали бегущие ребячьи шаги, раздались голоса. Я взбежала на ступеньки подъезда и прижалась в нише.
Несколько мальчуганов выскочили из подворотни и остановились.
— Все стреляют да стреляют! — заговорил один. — Побежать бы туда, посмотреть! Только стра-ашно!
— Ой, ребята, до чего же весело! — радостно говорил другой. — Мой братишка Ленька — матрос он — говорит, — обязательно нынче наша возьмет!
— А то как же! — степенно заговорил третий голос постарше. — Мой папка нынче с утра ушел. «До свиданья, — говорит. — Ухожу, — говорит, — при Временном правительстве, а вернусь, — говорит, — либо при Советской власти, либо вовсе не вернусь».
— Да ну-у? Убьют, думает?
— А то что же? Нынче все одно что война. Мамка с сестренкой весь день белугой ревут, боятся. И я-то насилу из дому удрал.
— А мой папка Ленина видал! — звонко закричал совсем ребячий голосок.
— Врешь! Нынче?!
— Ну, нынче! Тогда, как он с балкона говорил.
— Эко вспомнил! — захохотал брат Леньки-матроса. — Тогда я и сам его видал.
— Да ну-у?! Не врешь?
— Чего мне врать-то? Меня тогда тятька только из деревни привез. Наро-оду — страсть! Все слушают, молчат..
— Что ж он говорил?
— А я ничего не понял.
Ребята захохотали.
— Ну, чего гогочете, дураки? Знамое дело, я тогда только из деревни был, глупый еще. Теперь бы понял.
— Так поумнел? — спросил кто-то насмешливо.
— Знамое дело, поумнел. На то у меня брат Ленька — матрос, большевик.
— A у меня папка большевик. И я вырасту — большевиком буду, — сказал степенный голос.
