Я была потрясена. Едва ли я тогда нашла бы нужные слова, чтобы объяснить свое состояние, но сейчас я понимаю: я восприняла отъезд Володи, как предательство, как измену. Я замкнулась в себе и ни о чем не спросила его.
Бабушка Володю не удерживала. Наоборот, мне казалось, что она рада его отъезду. Они никогда не были близки. Няня поплакала, поворчала, и я видела, как они то и дело о чем-то шепчутся с бабушкой.
Володя лихорадочно готовился к отъезду. Ему было явно не по себе со мной. Сейчас, когда прошло столько лет и столько пережито, я понимаю и свое, и его тогдашнее состояние. Мы очень любили друг друга, и в эти дни перед разлукой нам обоим хотелось о многом поговорить. Но меня оскорблял его отъезд, и самолюбие не позволяло подойти к нему. А Володя… Володя чувствовал мою отчужденность. Володя чувствовал, что неправ, оставляя меня в полном неведении. Но рассказать мне правду и потом сразу уехать и оставить меня одну в этом — чуждом ему — окружении он тоже не считал себя вправе. И он решил отложить разговор со мной до того времени, когда я подрасту. Он в те дни и не подозревал, какие сомнения разрывают мое девятилетнее сердчишко.
Володя уехал. Прощание было как-то наспех, какое-то сдержанное. Плакала только одна няня. Мы поцеловались с Володей; он обещал писать, просил, чтоб я писала. Я сухо сказала: «Хорошо». Но потом я проплакала всю ночь, сунув голову под подушку, чтобы не услышала Метла, спавшая в соседней комнате за раскрытою дверью.
Вскоре после отъезда Володи уехала от нас и гувернантка. Я заметила, что отношения ее с бабушкой стали натянутыми, — очевидно, в результате подслушанного мной разговора. Я еще больше возненавидела ее и сознательно и нарочно стала изводить капризами, упрямством, дерзостями. Когда она, после какого-то бурного объяснения с бабушкой, ушла от нас, я вздохнула с облегчением; кажется, и бабушка, и няня тоже.
Я пыталась просить бабушку отдать меня в гимназию. Мне так не хватало подруг! Бабушка и слышать не хотела. Я училась дома, ко мне ходили учительницы по всем предметам, немка и француженка.
Так прошло два года. Я училась хорошо, много читала. Книги для чтения отбирала мне бабушка из своей — довольно большой — библиотеки. Володя писал редко. Его письма были коротки и сдержанны. Я отвечала ему такими же. Шли дни тихие, однообразные…
* * *
Февральская революция разразилась над нами, как гром среди ясного неба. Когда свергли царя Николая Второго, весь наш дом словно погрузился в траур. Бабушка и няня горько плакали. Плакали, навещая бабушку, и ее старушки-приятельницы. Глядя на них, плакала и я.
