— Не надо извиняться, Юра. Я все понимаю. Маша мне все объяснила. И я вас совсем не осуждаю. Что поделаешь, если так все получилось, — закончила она с грустной улыбкой.
Машенька кинулась ей на шею.
— Мамуленька! Родная! — шептала она, целуя лицо матери. — Ты у меня самая хорошая, самая умная! Самая понятливая!
— Ну, будет, будет, — пыталась остановить Машеньку Татьяна Андреевна. — А то Юра подумает бог знает что.
— И ничего он не подумает! Он и сам все время говорит, что нам лучше встречаться как можно реже. Но как же реже? Да я просто умру! Мы и так редко встречаемся.
Тепляков, так и не сняв один ботинок, стоял, разводя руками и пожимая плечами, давая тем самым понять Татьяне Андреевне, что он в этом не виноват, и на лице его блуждала довольно глупая улыбка. Он никак не ожидал, что его отношения с Машенькой раскроются таким неожиданным образом, и не знал, как себя вести.
— Ну что же ты, Юра? — спросила Татьяна Андреевна. — Снимай свой ботинок, иди мой руки — чай будем пить.
— Да! — подхватила Машенька. — Ты же ведь прямо с работы.
— Вообще говоря, да, — подтвердил он. — Но, честно говоря…
— Говоря-говоря! — воскликнула Машенька с радостной улыбкой. — Уже все сказано! — И тут же, всплеснув тонкими руками: — Ой, нет! А пельмени! Мамуленька! Я ведь обещала ему твои пельмени!
Они втроем сидели за столом, и Тепляков, ужасно стесняясь, ел из тарелки пельмени, обильно сдобренные сметаной.
Машенька сидела рядом и, подперев голову рукой, следила с умилением за каждым его движением.
— Ну, ладно, — поднялась Татьяна Андреевна. — Вы тут теперь сами. А я пойду спать. — И, обращаясь к дочери: — Не задерживай Юру. А то завтра в театре спать будете.
На лестничной площадке, укрыв Машеньку полами своей куртки, он целовал ее глаза, щеки, губы, чувствуя, как все сильнее дрожит ее тело.
— Ты замерзла, иди домой, — шептал он, но Машенька лишь плотнее прижималась к нему, подставляя свои губы.
— Еще! Ну, еще немножечко! Я так давно тебя не видела! — И тут же, оторвавшись, вполне деловито: — Ты, как только выспишься, сразу же приходи к нам. Да, и не спорь! И от нас поедем в театр. А теперь еще раз! И еще! Юрочка, как мне не хочется тебя отпускать!
Утром, умывшись и особенно тщательно побрившись, Тепляков, хмуря лоб, рассматривал свой выходной костюм. Хотя единственную свою белую рубашку он надевал всего лишь два раза, воротник ее имел серовато-желтоватый оттенок. Точно так же выглядели и манжеты, будто он эту рубашку не снимал целую неделю. Да и сам костюм не отличался свежестью. Рубашку, конечно, можно постирать, но для этого придется обращаться к хозяйке, потому что у него нет ни мыла, ни стирального порошка, а он привык рассчитывать исключительно на самого себя, и любая необходимость обращаться к кому бы то ни было за помощью приводила его в замешательство. С костюмом проще: его достаточно отутюжить, и здесь никаких проблем не возникнет: утюг — вон он, стоит на подоконнике. А вот что делать с рубашкой? Пока постираешь, высушишь да погладишь. А Машенька ждет, что он поспеет к завтраку.
