— Шишка — это пройдет, — заверил ее Тепляков. — Лишь бы не сотрясение мозга.
В душе его ликовало что-то большое и горячее и оттого, что он держит Машеньку на руках, — а это, в общем-то, не так уж и тяжело, — и что она пришла в себя, говорит и даже улыбается, и хотя в ее глазах блестят слезы, но это такие слезы… такие, что… — и Тепляков губами втянул в себя соленые капли с ее щек вместе со снегом и произнес: — Я тебя очень, очень люблю.
Машенька ничего не сказала, лишь крепче сжала руками его шею, уткнувшись лицом в цигейковый воротник.
Между тем снежный заряд потерял свою силу, ветер улегся, и в воздухе тихо закружились крупные снежинки, казавшиеся в свете фонаря ночными мотыльками. Совсем неожиданно проявилась поблизости трамвайная остановка, будто из небытия выступили осыпанные снегом деревья сквера и темные коробки домов с тусклыми огоньками в окнах.
— Да мы совсем близко от твоего дома! — произнес Тепляков, отделяясь от столба.
— И совсем не близко, — поправила его Машенька. — Еще целая остановка.
— Ну, это ерунда! — успокоил он ее и пошагал дальше.
— Юра, может, вы меня поставите на ноги? Я совсем пришла в себя и вполне могу идти. А то мне как-то неловко. Нет, правда.
— Да? — Тепляков остановился, но тут же возразил: — А если у тебя закружится голова? А вдруг у тебя откроется еще какое-нибудь ранение? Вгорячах ты этого не чувствуешь, а стоит тебе встать на ноги…
— Юра, ну какое ранение? — засмеялась Машенька своим бесподобным счастливым смехом, но тут же смех оборвался, сменившись негромким стоном, и Машенька потрогала рукой свой затылок.
— Что, сильно болит? — забеспокоился Тепляков.
— Нет-нет, совсем немножечко! — откликнулась Машенька. — Да вы не волнуйтесь, Юра! Это же не война. И никаких ранений быть не может: я бы давно почувствовала.
— Еще как может, — продолжал волноваться Тепляков, оглядываясь по сторонам в надежде на помощь. Но в снежной мгле раннего вечера не было видно ни души, будто все вымерло. — А они у тебя ничего не взяли? — спросил он.
— Ой! Сумочки, кажется, нет! — воскликнула Машенька, отпустив шею Теплякова и обшаривая свою курточку.
Тепляков даже остановился.
— Как же это я не догадался? — воскликнул он, поворачивая назад.
— Ну что вы, Юра! Да бог с нею! И денег там совсем нет! Так, мелочь одна! И сумочка старая! И вообще, я боюсь! Вот! — И Машенька, деловито отряхнув снег с вязаной шапочки Теплякова, с его плеч и воротника куртки, снова обвила его шею руками, теперь уж вполне основательно. — И вам совсем-совсем не тяжело? — спросила она шепотом, касаясь губами его уха?
