Таня-революционерка | страница 4
Села на кровати, оглядела комнату. Нигде не видно. Да! А зачем мама у меня под подушкой рылась? Сунула я руку под подушку — и обмерла. Там!.. Крепко завязанный в тряпку, колючий…
Будут искать — и в мою постель полезут. Поля рассказывала, все-все перерывают… Нашли же у Симиного отца под матрацем, и у меня найдут… Надо спрятать… скорее… Но куда?!
Дрожу вся, зубы стучат, оглядываю комнату. Нет укромного места! В печку? Найдут. На шкаф закинуть? Слышно будет, да еще уроню… Сил не хватит, тяжелый он!
Сижу на кровати, узел в руках держу, не знаю, что делать! А надо! Знаю — надо! Куда же, куда?!
И вдруг осенило меня. Вскочила я, подбежала к столу на цыпочках, заглянула в глиняный кувшин — большой у нас был. Так и есть, молока в нем еще порядочно. Перенесла кувшин на подоконник. Стала развязывать узел со шрифтом, руки дрожат, сил нет. Узел крепко затянут. А сама так и жду — вот-вот войдут. Не поддается узел. Вцепилась зубами, рванула — развязался! Опустила тряпку одним концом в кувшин. Посыпался шрифт, зашуршал… Так я и застыла… Ничего, ходят там, авось не слышно…
Стало молоко кверху подниматься, тряпку замочило. Разложила тряпку на подоконнике, сыплю горстями, спешу. Поднялось молоко до краев, а шрифта еще много. Как быть? Отлить? Руки трясутся, подниму кувшин, расплескаю, догадаются… Оперлась руками о подоконник, подтянулась к краю кувшина, давай молоко отпивать… Глотаю, давлюсь, в горле застревает. Чуть не поперхнулась. Вдруг шаги к двери… Я и дышать перестала… Нет, отошли!
Всыпала еще две горсти — опять молоко до краев. Снова отпивать стала.
Ух, все там, до последней буковки! И молоко снова наравне с краем. Отпила еще глотка три, тряпку сложила, бросила в раскрытую корзину, где у мамы лоскуты лежали. Сама — юрк в постель. В голове шумит, словно лечу куда-то вместе с комнатой, нехорошо так…
Долго ли пролежала, не знаю… Слышу, отворяется дверь, вошли все. Мама говорит, а у самой голос дрожит:
— Ребенка только не троньте, очень больна девочка!
А кто-то отвечает:
— Девчонка нам ни к чему. А кровать осмотреть надо. Снимите девочку!
— Нельзя, — мама говорит, — тревожить ее…
Слышу, еле говорит, бедная. Так мне ее жалко стало. И сказать-то ей нельзя, что шрифта под подушкой уже нет.
Прикрикнул пристав:
— Берите девчонку! Нечего тут!
Подошел папа. Взял меня на руки, сел на стул. А я притворилась, будто и не чувствую. А у самой сердце выскочить хочет. И у папы руки дрожат.
Слышу, сбросили подушку, роются в постели. Долго шарили.
