Вероятно, так все и обстояло на самом деле, потому что утром, едва умывшись и причесавшись, она услышала разговор Али по телефону с неизвестным. Тот, без всякого акцента, докладывал:
— Приехали ночью. Вдвоем. Да, хозяин. Сейчас спят. Пьяные были. Обе. Нескоро проснутся. Анатолий Сигизмундович не вернулся. Да куда она денется. Я найду способ ее задержать.
Наташа, прокравшись мимо азиата, закрылась в своей комнате. Она догадалась, что разговор шел о ней. Значит, как ей подсказывала интуиция, на этой даче было не совсем чисто.
Она не стала будить Оленьку, вылезла из окна в сад, опасаясь нарваться на собаку. Но собаки, к счастью, не оказалось. А за дубовой рощицей, как она знала, была не заколоченная калитка. Увидев на ней замок, она переполошилась. Но замок был просто накинут на петли. Несколько шагов — и она на свободе.
Добраться до Москвы не составило никакого труда. Может быть, ей просто повезло, автомобиль до города подвернулся сразу. Колымага тащилась со стороны дома отдыха, в салоне стоял крепкий запах лекарств, за рулем сидел пожилой усач, внушавший доверие. Поэтому Наташа попросила подвезти ее прямо к дому.
— У такси чего хочешь проси, — отвечал усач и замурлыкал под нос: «Море, море, блеск пустынный…»
В квартире она обнаружила полный разгром. Начиная от прихожей, все вещи валялись грудами. Книги были разбросаны, причем большинство их было раскрыто.
— Читатели, блин, — усмехнулась она, сообразив, что искали клише.
Особенно цинично обошлись с ее профессиональными принадлежностями. Все мольберты были разломаны, краски рассыпаны, тюбики смяты и раздавлены, как будто по ним топтались армейскими ботинками. Кое-где был взломан паркет.
Скульптура Герцена и Огарева по какой-то причине внимания злоумышленников не привлекла. Спрятанные под ней доллары оказались целы. Она беспомощно опустилась на пол возле телефона и набрала номер Антона Михайловича.
— Я уже давно жду вашего звонка, — услышала она.
Наташа, собравшись с духом, рассказала все, что произошло. Говорила она лаконично и без выражения.
То, что Наташа сообщила ему о Стасе, поставило Антона Михайловича на грань инсульта. Он взвизгнул как поросенок.
— Да вы что! — кричал он в трубку. — Да какой еще Стас, вы не понимаете, насколько все серьезно. Вы даже представить себе не можете, куда вы вляпались и подо что вы всех нас подвели!
Животный страх Антона Михайловича поразил Наташу. Выходило так, что он, столь почтенный внешне и важный, в этой истории все же статист, кукла, никто, и звать его никак, а кукловоды располагаются на других уровнях. Это первое, что пришло ей в голову. Видать, его торопят какие-то люди или обстоятельства. Вдобавок он оказался старым хрычом и кретином, вольготно чувствующим себя только на одной половице и падающим на всех прочих.
