— Не понимаю, — честно призналась Наташа.
— А нечего тут понимать. Мне ведь его пришлось восстанавливать. Ты знаешь, как я купил его?
— Рассказывай, рассказывай! Мне все интересно, — торопила его Наташа.
— Я снимал здесь когда-то. И цикл пейзажей, на редкость удачный, родился здесь, в окрестностях.
К тому же мне удалось этот цикл эффектно выставить и продать задорого. Я решил, что это не просто совпадение. Мне кажется, теперь ты понимаешь.
— Понимаю, — не без гордости ответила Наташа, подумав о том, что ей впору и этот бор, и луг, и странный дом.
— Всякий раз я что-нибудь привожу для него. Ты заметила, какая черепица на крыше?
— Еще бы, — с тем же чувством отвечала Наташа.
— Скажем так, я делаю ему подарки.
— А когда ты его купил, в нем что-нибудь было?
— Ничего не было. Даже крыши.
— Как же так?
— По лесам много таких хуторов. Не нужных вообще никому. Вот этот прекрасный комод я тащил на себе через реку. Эта деревянная кровать была единственным уцелевшим предметом на бывшей водяной мельнице. Как сохранилась, ума не приложу.
Наташа уселась на дубовую кровать с резной спинкой, чувствуя особенную крепость этого монолита.
— Сколько ей лет? Сто? Двести? — спросила она.
— Больше, — ответил Пашка. — А потом, разве это имеет значение?
— Да, конечно, — внезапно смутилась она. — Сколько поколений она пережила. Сколько родилось и умерло на этой самой кровати.
— Ты можешь их увидеть, — просто ответил он, — в погребе я нашел сундуки с фотографиями, письмами, с книгами, которые здесь читались тогда. Сейчас покажу.
И он вытащил несколько ящиков, которые они тотчас же принялись разбирать, почти одинаково восхищаясь старыми, превосходно сохранившимися снимками.
Дама под легким кружевным зонтиком на скамейке обок вековых лип. Дети, легким облаком толпящиеся в этой же аллее, пруд за их спинами.
— Да это же твоя аллея, — изумилась она. — И сад здесь был?
— Он есть и сейчас, только слился с лесом, их невозможно разделить теперь, к сожалению. Замечательные грушевые деревья, но как все это было давно.
Несколько молодых офицеров.
Пашка показал на юного забияку с лихо закрученными усами:
— Он погиб в четырнадцатом году. Это я узнал из писем. Их тут сотни. Целый роман.
Наташа с недоумением разглядывала красивое лицо человека, которого ей стало безумно жаль. «Как странно, — думала она, — отчего я жалею его? Вряд ли он дожил бы до этого времени».
— И ты прочел все письма? — спросила она в задумчивости.
— Почти, — ответил Пашка, — и залпом. Видать, я тогда набрался храбрости. И чуть не пострадал из-за этого.
