— Обними меня, — насмешливо сказала она, — я бы обиделась на твой новый тон и манеры, если бы не знала тебя с детства. — Она почувствовала, что снова сказала не то. По крайней мере, эти слова окатили ее прохладой.
Андрей обнял ее, и они с минуту стояли посреди черепков и прочей древней утвари. Наташа, вполне довольная, скосила глаз и неожиданно увидела посмертную маску Достоевского, глядевшую прямо на нее. Она вздрогнула. Андрей это воспринял по-своему. Он подумал, что Наташа отшатнулась, но вида не подал.
— Мы с тобой сегодня пара сапог, — сказал он примирительно. — Я напою тебя горячим шоколадом, немного коньяка, есть так называемые котлеты по-киевски.
— Ты говоришь — котлеты по-киевски, а я вижу пещеры Киево-Печерской лавры.
— Ты просто устала, Татуся. Ни о чем не думай. Но если хочешь — о пещерах думай.
— Я, Андрей, не думаю, я — знаю.
— Что ты знаешь? — спросил он несколько раз, меняя интонацию, пока ломал большую плитку полугорького шоколада.
— Все знаю, все я знаю теперь, Андрей. Жизнь прожить — не поле перейти, например. Часы, говоришь, швейцарские, уползли. Это очень хорошо, что так получилось. Твой друг счастливый человек. С ним заговорили. Понимаешь? А язык тут может быть разным.
Разным-преразным. И порой очень даже болезненным. Болезнь — тоже язык, которым с нами разговаривают стихии. Вот и ты сегодня болен не просто так. Чем-то ты окликнут, вот и мучаешься. Кто-то с тобой поговорил.
— Ты думаешь? Я тебе верю, Татуся.
— А ты думал…
— Кто же это меня окликнул? — Андрей ко всему отнесся с поразительной серьезностью. — Что за стихии? С утра голова что котел. Я жду очень важного звонка. Мне должен позвонить один профессор.
— Может быть, и он, но, скорее всего, тебя ищет посреди Москвы дух твоего мертвого города. А может, это я тебя звала. Что, страшно?
— Я думал об этом, — соврал он, воспользовавшись тем, что в этот момент стоял к Наташе спиной.
Скоро уже они с удовольствием пили горячий шоколад с великолепным вкусом, Андрей откупорил бутылку полусладкого вина, не слишком удачного, но зато напоминающего о студенческих временах. Которые, кажется, для Наташи закончились.
Наташа подумала вдруг, что Андрей просто мучается с похмелья. Пил коньяк с каким-нибудь из своих профессоров, к тому же по необходимости и без удовольствия. Протокол, официальная московская церемония.
Андрей приобретал привычные очертания. Лицо его сделалось более плутоватым и живым. Точно стерлись детали, необходимые для телезвезды, как некий грим. Он поставил чудесную композицию Джимми Хендрикса и стал болтать о вещах настолько далеких от его археологических и писательских изысков, что поставил Наташу в тупик.
