— Мне, Стас, нетрудно поставить себя на место любого из них. Ты прав, это происходит само собой. Стало быть, Лев Степанович своего рода гений. Он окружает человека непрошибаемым одиночеством и делает потом с ним все, что захочет. То есть в какой-то момент звучит не слышный никому приговор. И ни художника, ни человека. Так за все это время никто не причинил ему серьезных неприятностей? Я что-то не верю. Уж очень он сизый, Стас.
— Бронбеус твой пытался с ним бороться, только это бессмысленно. Единственное, чего он добился, — это то, что Лев Степанович в институте не преподает и книжка его у нас не изучается. Бронбеус себе сердечную болезнь заработал, да и сам из института уходит. А Лев Степанович на плаву и всегда прав окажется, помяни мое слово. И за границу едет он, а не Бронбеус.
— А ты хочешь его место занять?
— Пур ква па, как говорят французы.
— Лучше тебе картинками дилетантскими торговать на Арбате, чем сделаться Львом Степановичем.
— Понимаешь, Татка, а ведь по гамбургскому счету — учиться деловой хватке просто не у кого. А вот у него — можно.
— Может быть, ты из ревности какой или злости наговариваешь на не повинного ни в чем старого мудака?
— Может быть, — засомневался Стас. — Да хрен с ним. Он скоро уедет. Навсегда. Вместе с этой Остроуховой, Толиком, которого он специально изобрел для нее. В общем, вся эта подлая шайка тоже растворится в сумерках Европы. А свалить они могут буквально на днях. У них уже билеты до Дюссельдорфа. Для начала. А там они все разбегутся.
— Откуда ты все это знаешь?
— Из билетной кассы, — мрачно пошутил Стас. — Стас умный, он вычислил все стежки-дорожки, по которым вразвалочку ходит Лев Степаныч. И более того, дополнительные направления, которые его с некоторых пор волнуют. Лев еще пригодится Стасу. Лев послужит Стасу. В последний раз. Жаль, что не сможет подмахнуть на какой-нибудь своей пудовой книженции по искусству: «Победителю ученику от побежденного учителя».
«Вот фрукт, — думала Наташа, — с одной стороны, ждет, что все они свалят в эти дни, с другой — ждет встречи, как я понимаю, с этим Львом, о котором я уже слышать не могу. Что-то тут не то».
— Мы говорим об этих людях с восхищением. Не правда ли, странно. А, Стасик? Представь, восхищение, скажем дикарем-людоедом, вот, мол, какая необыкновенная культура приготовления пищи, какие прочные и специфически форматированные челюсти, какой строгий и даже торжественный ритуал, танцы, пение, ужимки, прыжки… Тебе не кажется, что все это дурно пахнет?
