— У кар-рдинала спер-р-р! — признался Эдгар. — Зине пер-рстень пор-резнее, а у кар-рдиналов пер-рстней до чер-рта…
— Да какие же в нашем городе кардиналы?
— В Пар-риже кар-рдиналы, в Пар-риже! Тр-риста лет назад спер-р-р! У кар-рдинала Мазар-рини!
— Э, сэр! А вот это ты заливаешь! Я тебя к ветеринару носил, тебе еще и сотни лет не исполнилось. Это — научный факт, его не опровергнешь. Так что колись, сэр Эдгар, а не то — в клетке запру! — морщась от боли, рассмеялся Вовка. — Колись, брат.
— Не пр-риставай! Закр-рюю! Тр-риста мне! Тр-риста! — заорал ворон в припадке старческого кокетства и клюнул хозяина в палец здоровой руки. — Что, зар-работал?!
— Ладно, триста так триста, у Мазарини так у Мазарини! — смирился Вовка, обсасывая палец. — Главное — золото теперь есть. Бери, Зина, перстень.
— Ну уж нет! — заявила Иришка. — Грех такую красоту плавить! Бери, Славка, мои золотые сережки — тебе же все равно! А я уж в кардиналах как-нибудь…
На том и поладили. Вовка остался обдумывать, как ему без особого ущерба для здоровья скрыть от врачей сквозную огнестрельную рану плеча, молодая его жена ушла в новом перстне на кухню стряпать яичницу, а Славка Зинченко удалился в другую комнату, где дожидалась золотой дани изобретенная им машина времени, урожденная МАВРА.
* * *
А началось все с того, что самодеятельный писатель-фантаст Владимир Иванович Шлыков написал для молодежной газеты рассказ с неприличным названием «ПЛАГИАТ». Как всегда, первыми его слушателями стали жена Ирина и ситный друг Зинченко. Сэр Эдгар был в тот вечер в отлете. Маленькая аудитория расселась на диване, и Вовка начал чтение:
«Виктор Георгиевич Крушинин был незаурядной личностью: литературный критик-профессионал, грибник-любитель, бывший сердцеед, а ныне — собаковод, знаток современной живописи и почитатель пельменей в одном лице, К тому же с детства он был самозабвенным общественником, а в более зрелом возрасте начал пописывать стишата. И еще одна была у него черта: он обожал Пушкина. Дома у него стояло четыре шкафа, битком набитых пушкинскими произведениями. Одних только полных собраний сочинений любимого классика в этих шкафах было больше двух десятков.
Среди этих библиографических сокровищ разгуливало восемь болонок: Татьяна, Евгений, Германн, Черномор, Гирей, Гвидон, Ленский и, неизвестно как затесавшаяся в эту литературную компанию, некомплектная Жулька.
Даже на обеденной тарелке, с которой Виктор Георгиевич поедал высоко чтимые им пельмени, красовался портрет поэта. Его любовь к классику была столь велика, что Любую свою критическую статью он сводил к Пушкину. И горе тому бездарному писаке, в творчестве которого Крушинин не мог отыскать пушкинских традиций. Таких он просто съедал с кашей.
