Особое место в этой группе избранных занимал Феокрит из Сиракуз, приехавший в Александрию в 273 г. до н. э. Именно там он сочинял свои идиллии, превозносил простую сельскую жизнь, восхвалял любовь Титира к Амариллис и дружбу Дамета и Дафниса, пересказывал разговор Батта с Коридоном, описывал красоту Евники. Возможно, что-то он позаимствовал у Филета, но его стихи всегда оставались нетривиальными и самобытными. «Никогда не притязал я на какую-либо музу, за исключением своей собственной», – утверждал он, и слова эти были искренними, ибо он создал жанр буколической поэзии, в котором впоследствии работал Вергилий, многое взявший у Феокрита, но в то же время превзошедший его. Сочинения Феокрита действительно гениальны, и ни один подражатель не способен с ним тягаться. В них нет деланости, подчеркивается необходимость свободно выбирать диалект и стихотворный размер, лучше всего подходящие к замыслу, они полны живого юмора и глубочайшего сочувствия к хрупкости человека.
На следующей ступени стоит Каллимах Киренский, менее самобытные и образные произведения которого все же стали образцами для Овидия и Катулла. Его отношения с Феокритом для нас малопонятны. В одной из своих эпиграмм он пишет:
Смуглый меня Феокрит ненавидит… Четырежды, Отче Зевс, ненавидь ты его… Если полюбит – люби![23]
Но, судя по всему, этим двум поэтам часто был свойствен одинаковый ход мыслей. Оба они считали, что «длинная работа – великое зло», что дни нескончаемого эпоса, основанного на мифах, сочтены; оба были весьма плодовитыми авторами и с поразительной легкостью сочиняли гимны, элегии, эпиграммы и трактаты. Поэтические сочинения Каллимаха частично дошли до нашего времени, но его проза не сохранилась. Ничего не осталось от его каталога – истинной энциклопедии по истории древнегреческой литературы. Та же печальная судьба постигла и сделанное им описание Мусейона.
Тщеславие Каллимаха вполне могло соперничать с его образованностью. Но если он притворялся, что обладает энциклопедическими знаниями и исключительным правом на информацию, то, по крайней мере, в написании эпиграмм ему не было равных. Его взгляды на длину стихотворного произведения вызвали волнения в среде современников, привыкших судить сочинение по длине, а не по качеству, и Аполлоний Родосский, автор изумительной поэмы «Аргонавтика», испытал на себе остроту языка Каллимаха, но затем нанес ответный удар. «Мерзость, потеха и лоб деревянный зовутся Каллимах»
