Легкомысленное добродушное лицо монаха становилось всё задумчивей.
— Его авторитет, его блестящие успехи в университете, его безупречная жизнь должны бы послужить ему во благо, — проговорил, наконец, Хуан.
— У Вас нет ничего более конкретного? Если нет, то я боюсь, это всё плохо кончится. Но «молчание освящает», поэтому я храню молчание. Между тем, если действительно (от чего да сохранят его все святые) он впал в заблуждение, то утешительно думать, что освободить его не будет стоить большого труда.
Хуан ничего не ответил. Ожидал ли он, что его брат принесёт отречение? Желал ли он этого? Он едва осмеливался ставить эти вопросы. Каким бы ни был ответ на них — любой из них ввергал Хуана в бездну ужаса.
Он всегда был мягок и легко управляем, — сказал фра Себастьян, — и переубедить его порой бывало нетрудно.
Хуан встал, поднял камешек и бросил его в реку. Когда круги по воде разошлись, он повернулся к монаху и беспомощно-печальным голосом спросил:
— Но что же я могу для него сделать?
Фра Себастьян приложил руку ко лбу, и выглядел так, будто складывает рифмы:
— Увидим, Ваше благородие. Вот племянник и любимый паж моего владыки, дон Алонсо (откуда взялся перед его именем титул «дон», остаётся неизвестным, но господин Динарий для многих приобретает титулы), я думаю, его белой ручке будет нетрудно схватить кошелёк с золотом, а это золото в немалой степени сможет послужить во благо вашему брату.
— Устройте это для меня, я останусь Вашим вечным должником. Золота, сколько нужно, я достану. Позаботьтесь же, друг, чтобы его не жалели.
— Ах, дон Хуан, Вы всегда были великодушны!
— На карте жизнь моего брата, — голос Хуана стал мягче, но глаза опять сверкнули злобным блеском, — живущие во дворцах имеют большие расходы. Помните, что я — Ваш друг, и что мои дукаты также и в Вашем распоряжении.
Фра Себастьян поблагодарил его глубоким поклоном.
Взгляд Хуана на этот раз очень быстро изменил своё выражение.
— Если это возможно, — добавил он едва слышной скороговоркой, — если бы Вы могли принести мне хоть малейшую весть, только слово — жив ли он, каково его состояние, как с ним обходятся! Уже три месяца он в заточении, а я о нём ещё совсем ничего не слышал.
— Это очень трудно сделать… Вы требуете от меня невозможного. Если бы я был сыном святого Доминика, мне бы легче было чего-то добиться. Ибо чёрные капюшоны сейчас означают всё. Но я сделаю, что могу, сеньор.
— Я надеюсь на Вас, фра Себастьян. Может под каким- нибудь предлогом Вы могли бы его посетить? Ну, к примеру, чтобы подвигнуть его к раскаянию…
