— Дон Гонсальво, что это значит? — отшатнулся от него Карлос.
— Тише, если тебе угодно, — почему я должен из страха промолчать перед тобой? Ведь у тебя все основания быть смертельным врагом инквизиторов. Если ты не такой же трус и лицемер, как они, ты должен быть со мной согласен и молиться за меня! Я думаю, что еретики тоже молятся Богу, равно как и инквизиторы. Я сказал, что сегодня ночью достигну сердца Гонсалеса Мунебреги. Не золотом, есть другой металл, более острый, он достигнет тех мест, куда нет доступа даже золоту!
— Как? Ты замыслил убийство? — Карлос подошёл к нему совсем близко и положил на его плечо руку.
Гонсальво опустился в кресло, наполовину машинально, наполовину с сознанием того, что должен поберечь силы, которые ему будут очень нужны позднее. Во время мгновенно возникшей паузы часы на башне пробили полночь.
— Да, — с твёрдостью сказал Гонсальво, — я решился на убийство. Так пастух убивает волка, лапа которого хватает ягнёнка.
— О, подумай…
— Я обо всём подумал и, заметь, дон Карлос, я жалею только об одном, что моё оружие вызовет его мгновенную смерть. Такая месть бедна и бессильна, я слышал, что существуют яды, малейшая капля которых, смешавшись, имеет следствием медленную ужасную смерть и даёт возможность понять, что это такое — смертные муки, и принуждает до дна опустошить чашу, предназначенную для других. И прежде чем умереть, поражённый ядом человек проклинает Бога и людей. За каплю такого яда, которым я смочил бы острие своего кинжала нынешней ночью, я продал бы свою душу!
— Ты говоришь безумные и страшные вещи, Гонсальво. Молись Богу, чтобы Он тебя простил!
— Я взываю к Его справедливости, чтобы Он послал мне удачу.
— Он не даст тебе никакой удачи. Неужели ты так наивно полагаешь, что такое действие, если оно и закончится удачей, распахнёт тюремные ворота и освободит узников? Мы к прискорбию, живём не только под владычеством тирана. Самые жестокие тираны порой утомляются творить зло, и при том, они смертны. То, что уничтожает нас, не живое существо с нервами и кровью. Это — система, бездушная машина, которая беспощадно и бесчувственно преследует свою цель. Она твёрже алмаза, истязает, она убивает и разрушает; она подчиняется законам, которые далеки от понимания. И даже если бы Вальдес и Мунебрега, и всё сообщество отцов-инквизиторов завтра утром оказались бы застывшими мертвецами, то ни один из казематов Трианы не выпустил бы своих узников!
