Это обстоятельство склонило его к тому, что он стал больше размышлять над убеждениями брата.
Когда через неделю Карлос вернулся в Севилью, к своей большой радости он нашёл Хуана готовым терпеливо и внимательно выслушать все его доводы. Молодой воин испытал на себе притягательную силу проповедей фра Константина, которого он на своём солдатском языке назвал «добрым товарищем». Используя благорасположение брата, Карлос читал ему выдержки из Нового Завета, объяснял содержащиеся в них истины, но, разумеется, был снисходительным к предубеждениям Хуана.
С каждым днём становилось заметнее, как Хуан присваивает себе «новые идеи», причём с гораздо меньшими трудностями и внутренней борьбой, чем это было у Карлоса. Хуан противопоставлял новой вере лишь предубеждения, и когда они были сломлены, всё остальное пошло легче. Что касалось размышлений, он, разумеется, во всём доверялся Карлосу.
Карлос был бесконечно счастлив, когда понял, что теперь может ввести его к Лосаде, как жаждущего и ищущего наставлений.
Внешне это время протекало спокойно и счастливо. В череде весёлых празднеств состоялось обручение Хуана с донной Беатрис. Он с детства верно любил её, теперь же его любовь была больше, чем когда-либо. Она была для него не мгновенной страстной вспышкой, но глубокой привязанностью, длящейся всю жизнь, поэтому он не забывал обо всём остальном, не оставался безучастным к другим впечатлениям и имел не меньше, но, пожалуй, больше восприимчивости ко всем облагораживающим влияниям, и сам стал мягче и спокойнее.
Карлос увидел в донне Беатрис разительную перемену, которая ещё яснее дала ему понять, как велико было его заблуждение, когда он считал её пассивную благодарность, которую она испытывала к человеку уделявшему ей внимание, за искреннюю любовь её женского сердца. Донна Беатрис теперь уже не была ребёнком. В день обручения на руку брата опиралась прекрасная женщина, и, оглядывая собравшуюся в её честь семью, держалась, как царица. На щеках её играл румянец, большие чёрные глаза сияли любовью и счастьем. Карлос мысленно сравнивал её с изящной тонкой работы алебастровой лампой, что стояла на инкрустированном столике в гостиной у тёти Катарины. Любовь совершила в Беатрис ту перемену, что и свет в лампе — прежде такая безжизненная, она вдруг осветилась изнутри мягким светом, который мог бы соперничать с красками утренней зари.
Затем последовало обручение донны Санчи с доном Белтраном Виваресом. Дону Балтазару удалось получить столь желанное место правительственного чиновника, и к его глубокому удовлетворению, он мог теперь пользоваться всеми благами и почестями, подобающими столь высокопоставленному лицу.
