— Ждал милости, свет мой?
— Ждал, — откровенно признался тот.
— Ну, чего тебе?
«Выйти, выйти отсюда», — глазами подсказывал Степанко.
Но Куземко не заторопился с ответом. Он загремел цепью, потянулся:
— Соломки али травки подостлать, отец-воевода.
У Скрябина округлились глаза — не знал, что тут и молвить. Смел молодец и к тому же терпелив на удивление. Может, попробовать вздернуть его на дыбу? Что скажет тогда?
— Ведаешь ли вину свою перед государем? — спросил Скрябин, разворачиваясь в сторону Куземки.
— Рылом мышей ловил, поймать — не поймал, а братского проворонил.
— Добро! — громко крякнул воевода. Ответ гулящего понравился ему, и Скрябин без проволочек приказал стрельцу сходить за палачом Гридей, который и раскует Куземку.
Вечером, разминая и растирая затекшие руки и ноги, Куземко вышел из караульни. И тут, на башенном, рубленном из кругляка, крылечке, носом к носу столкнулся с поджидавшей его Санкай. Она опалила его быстрым взглядом диковатых раскосых глаз и торопливо сунула Куземке маленький, с кулак, узелок. Дивясь ее выходке, он уже за воротами острога развернул тряпицу и увидел пересохшие церковные просвирки.
В заботах об устройстве на новом месте Ивашко не заметил, как подступила осень. Утром ударил заморозок, серой пылью пал на землю иней, а день был ясным и по-летнему теплым, от лугов далеко-далеко тянуло свежим сеном.
Как сказал Родион Кольцов, так и сделал. Он сплавал на карбасе за Енисей на заимку к сивобородому атаману Дементию Андроновичу Злобину, присмотрел в табуне и купил для Ивашки рослого солового мерина русской породы. И вот Ивашко бросил кафтан на гладкую спину Соловка, посадил Федорку, сел сам, и, смеясь и весело переговариваясь, они выехали на дорогу, что, ныряя в росистые лога, вела в сосновый лес у песчаного подножия Гремячей сопки.
Конь оказался сильным, но смирным, словно телок, и на редкость понятливым. Он шел легким размашистым шагом, не рыся, словно знал, что несет на себе мальца и что без седла на конской спине людям далеко не уехать.
Федорко двумя руками уцепился за косматую холку Соловка. Он был природным степняком, и ему нравилась такая езда, да и вообще все теперь нравилось. Как и следовало ожидать, за короткое время он накрепко привязался к Ивашке. Когда тот уходил куда-нибудь по делам, Федорко сразу скисал, и игра была ему уже не игра, и забавы Верещаги нисколько не радовали.
Отъехали с версту от города — Соловко заметно укоротил шаг и навострил прямые уши, почуяв кого-то впереди. И в ту же минуту из кустов вынырнули верховые, четверо на двух потных, усталых конях, причем сидевшие позади казаки были чумазы, безбороды, в рванье. Они исподлобья, хмуро оглядели киргиза Ивашку, свернувшего на обочину дороги.
