— Ты лучший из стрелков! — привстав в стременах, восторженно похвалил Итпола, которому передался бурный мальчишеский задор Иренека. Ведь это был не какой-то коршун, а настоящий горный орел, вольный житель заоблачных лазурных высот, один грозный клекот которого приводит в ужас всех птиц. Не так часто он становится счастливой добычей даже самых метких стрелков, самых смелых охотников.
Прижимая к груди дымящуюся пищаль, Иренек проворно сошел с коня и по мелкому щебню осыпи, скользя и падая, закарабкался к мшистым и ржавым камням, где в вялых предсмертных судорогах все еще билась поверженная птица. Орел вытягивал шею, норовил ударить врага широко раскрытым крючковатым клювом, но это были уже последние жалкие его усилия. Царственная голова вдруг дернулась и беспомощно свалилась набок, голубой пеленою затянуло зоркие глаза. Иренек высоко поднял орла за расправленное могучее крыло, слегка встряхнул и гордо сказал Итполе:
— Мы съедим его вместе.
— Ой, не трогай! — как обрушившийся камень, откуда-то сверху прилетел строгий выкрик.
Князцы мигом взглянули на отвесную скалу и увидели на витых сучьях разлапистой вековой ели широко расставившего ноги коренастого, в бедной застиранной рубахе парня. В руках наготове он держал боевой лук со стрелой. Спорить с ним сейчас было бесполезно и опасно — князцы находились у него на виду, и он мог в упор запросто перестрелять их. И все-таки не остывший от приятного волнения Иренек ответил:
— Я убил орла!
— Но ведь это мой орел! — с той же строгостью сказал охотник.
Иренек не мог не узнать парня: это он вчера, не раздумывая, заслонил собой старика Торгая. И вот опять, ничтожный, не имеющий капли разума, встал он на Иренековом славном пути. Гнев беспросветным и зыбким туманом уже застилал князю раскосые глаза, кровь с яростью шумела в ушах, но Иренек, помня свой недавний разговор с Итполой, страшным усилием воли сдержал себя и, стараясь не глядеть на охотника, сказал как можно спокойнее:
— Ты пастух из улуса Мунгата. А я сын Ишея!
— Орел мой! — не слушая Иренека, упрямо повторил парень.
— Почему он твой? — спросил Итпола с тем привычным любопытством степняка, с которым обычно спрашивают встречного о путях кочевий, о пастбищах или о здоровье его семьи.
Но охотник не принял предложенного Итполой уважительного, даже дружеского тона:
— А ты не видишь гнезда? Орел кормил птенцов, привязанных мною, и если бы мне нужно было, я поймал бы его голыми руками. Птицу не бьют над гнездом.
