…И — дзень! Полоснул Федюшка по разноцветной ниточке сгустком силы, выпущенной из своего лба. Всё это получилось само собой и будто не в первый раз. Но слаба оказалась сила, вздрогнула ниточка, звенькнула, вроде даже и надорвалась, но совсем не порвалась. При этом мама повернула голову в сторону папы и очень недоброжелательно на него глянула, папа ответил тем же.
— А я сегодня братика своего во сне видел, — сказал Федюшка, — его, как и меня, Федей назвали. — И при этом Федюшка в упор глядел на маму. — Он больной весь. Урод.
— У тебя нет никакого братика, — сказала мама, когда немного опомнилась от сообщения.
— Нет, есть, — твердо и зло ответил Федюшка, — он не умер тогда, он выжил, он жил в интернате, но его обижали там, и он убежал. Теперь он при церкви живет в двух остановках отсюда. Ужасный урод, противный… — Сейчас он действительно казался Федюшке противным.
— Ой! Да это не Федечка ли болезный? — воскликнула бабушка. — Есть там среди нищих такой.
Лицо у мамы вмиг переменилось, она совершенно перестала быть похожей на себя и сразу постарела лет на двадцать. Она закрыла лицо руками и быстро-быстро закачала головой, что-то невнятно бормоча. Федюшка уныло глядел на маму, ни капли жалости и сочувствия к ней не шевельнулось в его душе. Наоборот, он со злорадством вынул из кармана яблоко раздора и положил на стол. И, пользуясь всеобщим замешательством, рванулся к двери и был таков. Так быстро, как он бежал к кладбищу, он никогда не бегал. Добежав до могилы деда, он едва не рухнул от изнеможения к ногам Постратоиса, который уже был там.
— Нехорошо обо мне думать дурно, юноша. Ужель, обещав тебе огня гееннского, могу я улизнуть. Однако, бр-раво! Твоя прыть мне понятна. Хвалю! Итак, ломай крест на могиле и — вперед.
— Как?! — оторопел Федюшка. — Как крест ломать? Зачем?
— Плечиком, плечиком ломать, или руками, мне все равно чем. И еще одно «зачем»…
И Федюшка бросился на деревянный крест, будто на одушевленного врага. Подгнившее дерево затрещало, и через несколько минут крест был свален.
— Копай яму на этом месте, — скомандовал Постратоис, — и, как зазвенит лопата, копать прекращай. На, на лопату, не озирайся, лопаты не валяются в сугробах. Кстати, а где ж твой сундучок?
— Там остался, — еле переводя дух, отвечал взмокший Федюшка, — родители смотрят.
Наверное, не отдадут.
— Ну-у, не отдадут… Отдадут, это я мигом, — сказал Постратоис и исчез. Не прошло и минуты, как он вновь появился, но уже с сундучком в когтистых своих руках.
