— На Пашу? Намордник? Простите, но…
Он произнес это с такой беспомощной растерянностью, что стало ясно: сама мысль кажется ему кощунственной. Нет, он не мог оскорбить Пашу намордником. Ведь это все равно что обидеть недоверием близкого человека.
Стюардесса, возможно, продолжала бы настаивать на строгом выполнении правил, однако пассажиры вступились за Пашу: она производила с первого взгляда впечатление очень благовоспитанной собаки, которая питает должное уважение к чужим икрам, облаченным в брюки и чулки.
Я оказался — в который уж раз! — плохим физиономистом. Мне думалось, что сосед имеет отношение к искусству. У него была явно артистическая внешность и манеры. Каково же было мое разочарование, когда оказалось, что он геолог. Разочарование не стариком, а собой. Иногда мне удавалось удивлять малознакомых людей, угадывая их специальность. И уж во всяком случае я был уверен, что геолога с художником не спутаю.
Взглянув в окно и ничего не увидев, я, чтобы завязать разговор, сказал, что тайга напоминает мне сверху пятнистую шкуру дальневосточного оленя: светло-зеленые точки свежей хвои на фоне темных, густых пятен старой. И что в искусстве важен, мол, закон перспективы: на масштабные полотна нельзя смотреть вблизи, надо отойти подальше. Словом, дал понять соседу, что кое-что смыслю в живописи, не совсем уж профан.
— Возможно, — согласился старик, — только, извините, я не видел дальневосточных оленей. Северных приходилось. И видел, и ездил, и ел. А вот дальневосточных— увы! — не довелось. На тайгу же и тундру сверху мало глядел, все больше по ним ходил…
Из дальнейшего разговора выяснилось, что сосед мой много лет прожил в Заполярье. Еще в тридцатых годах приехал сюда с одной из первых геологических экспедиций, исходил тысячи верст по тайге и тундре. Потом увлекся изучением вечной мерзлоты, долгое время занимался исследованиями в этой области, сейчас — на пенсии. И вот летит в знакомые места: тянет Север…
Боюсь, признаться, разговоров на ученые темы. Вроде бы не такой уж тупица, но явно гуманитарный склад мышления не позволяет мне постичь тонкости точных наук. Всегда неудобно перед собеседниками — инженерами ли, физиками, кибернетиками. Они добросовестно стараются популярно разъяснить вопросы, которые их заботят. Я не менее добросовестно пытаюсь уразуметь суть проблем, переспрашиваю по нескольку раз, опять выслушиваю объяснения, но понимаю с пятого на десятое. Я благоговею перед многотерпеливостью интервьюируемых мною. На их месте я давно бы послал к чертям непонятливого корреспондента, которому надо по три часа растолковывать азбучные истины, знакомые любому второкурснику технического вуза.
