И самое главное, напрочь забыл, кто я такой есть.
Попытка вспомнить ничего кроме головной боли не принесла.
Немного поколебавшись, сел на топчане.
Рана слегка ныла, хотя общее состояние оказалось вполне удовлетворительным. Руки и ноги работали исправно, правда подрагивали от сильной слабости, а голова слегка кружилась.
А еще я обнаружил, что дико голоден.
Но к поискам съестного приступить не успел, потому что внезапно послышался азартный собачий лай, прервавшийся хлестким выстрелом.
Собака жалобно взвизгнула, а после второго выстрела окончательно замолкла.
После чего кто-то весело расхохотался и бросил фразу на странном, непонятном языке.
Ему ответили сразу несколько человек, на том же языке, неожиданно опознанном мной как японский.
Открытие трансформировалось в вопрос к самому себе.
— Какие нахрен японцы? Откуда?
Ответа не нашел, но сознание услужливо подсказало, что слово японец тождественно слову враг и прямо ассоциируются со смертельной опасностью.
Машинально провел глазами по комнате и наткнулся взглядом на стоявшее в углу оружие, напоминающее собой копье или острогу. С длинным листовидным наконечником, бугристым древком и перекладинкой на плетеной сыромятной веревочке.
— Охотничья медвежья рогатина… — сделал я уверенный вывод. — Сойдет…
Резко встал и сразу же чуть не повалился на пол от сильного головокружения.
— Черт… — устояв только чудом, все-таки дотопал до рогатины и ухватился за ее древко обеими руками.
За стенами грохнул очередной взрыв хохота.
Чей-то гнусавый тонкий голос глумливо пропищал:
— Русики девоска, русики девоска, япона холосый, не надо бояся…
— Да что за нахрен? — озадачился я и опираясь на оружие, как на палку, пошел на выход из комнаты.
Скрипнула дверь.
Яркий свет после сумрака комнаты вышиб из глаз слезу, но я все-таки успел рассмотреть во дворе группу солдат в форме мышиного цвета, фуражках с красными околышами и белых гетрах на ботинках. Винтовки висели у них за плечами, у еще одного, видимо офицера, пояс оттягивала кобура и самурайский меч в ножнах.
Японцы стояли кружком вокруг худенькой стройной девочки, лет десяти-двенадцати возрастом, сидевшей на коленях на земле.
В правой руке девочка держала маленький ножик, а правой прижимала к себе окровавленное тельце маленькой кудлатой собачки.
Как бы странно это не звучало, она не выглядела испуганной, на смуглом красивом личике и в большущих, слегка раскосых глазах, просматривалась только дикая злость.
— Холоси девоска… — офицер протянул руку, но тут же болезненно вскрикнул и отдернул ее — девочка молниеносно полоснула его по запястью ножиком.
