Потом наступила темнота, полная темнота, искореженная ветром. Над всем побережьем Чукотки не было ни одного самолета.
В Нунлигране диспетчер сказал: «Садись, коли можешь» — и стал помогать сориентироваться.
Садился в ревущую темноту. Больно ударило виском о кабину. Второй пилот заметно побледнел: ему еще не приходилось садиться в «никуда». Чукчонка встречали врачи. Один из них молча потряс Валентину руку. Очевидно, положение в самом деле было серьезное.
Привязав машину (ветер нахально вырывал ее из рук), они едва добрались до пилотской. Летчики, загоравшие с утра, только усмехнулись, услыхав, что Земко с Эргувеема: «Брось заливать, там такое сейчас творится». Валентин махнул рукой и завалился спать.
На Севере все связано с этими людьми. Свадьба, роды, болезнь — ничто не обходится без летчика. От него зависят настроение, здоровье и сама жизнь зверобоев, охотников, оленеводов, разбросанных по побережью.
Земля, не знающая людей, становится такой, какими приходят на нее люди. Добрыми приходят — доброй, суровыми приходят — суровой, безрадостной.
Говорят, Север сильно изменился, не тот стал Север. Это изменились на Севере люди. Раньше на тысячи километров один, в заснеженной келье, под вой пурги жил полярник. Он должен был быть гигантом, этот человек, чтобы выдержать Север и свое одиночество. Гигантов и выбирали, да их и нужна была горстка. Сейчас Север не тот: десятки селений, обжитые полярные станции, и кругом люди, много людей. Не хватает гигантов. И ненужным стало злое полярное одиночество. Меньше требуется от зимовщика, больше от снабженцев. Жить стало сносно, и Север стал доступен всякому. Помню, на Врангеле в чистой, как операционная, комнатке сокрушался большой, лысоватый, рано постаревший от жестокого острова метеоролог: «Женщина пришла в Заполярье! Зачем здесь женщина? Любовь, коврики, детский сад? Опошлили, унизили Север. Детский сад в бухте Роджерса — бред!» Он горевал, этот могучий мужчина, потому что ненужной стала его первобытная мощь. Прежде он один выходил на скалистый, окованный льдами берег, и казалось, только такая широкая грудь может выдержать ледяной океанский ветер. Голые сопки плыли вокруг, пищал на последней батарейке приемник. Это был Север, и здоровый мужчина удерживал его на узде, все туже и туже накручивая узду на ладонь. И вдруг испугался, увидев совсем у глаз его укрощенную, послушную морду. Приехали женщины, повесили коврики и повели детей по скользкому насту в детсад. И героические шаги до метеостанции стали не героическими, а просто тяжелыми. «Заполярье не будет обжито в наш век», — это понимали мужчины. «Оно станет терпимым», — считали женщины. И легенды перестали рождаться, потому что легенды рождаются тогда, когда нет покоя: когда недостижима Ширин и любовь Роланда осталась далеко.
