– О нет! А где балетка? Таоракнаборстильсен расплавлен-карамелизирован внутри нее!
Сестра уронила ложку в миску с хлопьями.
Мы перерыли помойное ведро под раковиной – балетки там не было. В мусорной корзине в гостиной? Тоже нет.
Жеронима беспокоилась:
– Если мы опоздаем в школу и об этом узнает мама, она нас свяжет колючей проволокой и бросит акулам!
– Да, но если таоракнаборстильсен больше не будет расплавлен-карамелизирован…
– Ты слышишь? Расплавлен-карамелизирован… Это смешно! Хомячок решил, что этот монстр – торт? И вообще, что это значит – «расплавлен-карамелизирован»? Мы даже не знаем, что это такое. Пойду спрошу у него, у этого лодыря.
Сестра бросилась в мою спальню. Она стала трясти клетку не жалея сил, словно шейкер для коктейлей. Мне кажется, она была обижена на почетного корреспондента за то, что тот назвал ее дурындой.
– Эй, Тотор! Эй, русский шпион!
– Bo-je-moï!
Федор Федорович Тоторский балансировал в раскачивающейся клетке.
– Пре-кра-ти-не-мед-лен-но-ду-рын-да!
Хомячок плохо знал мою сестру и то, какая она непримиримая феминистка. В ответ она стала трясти клетку совсем уж изо всех сил. Когда мне наконец удалось ее успокоить, почетный корреспондент был весь в опилках. Я поставил клетку на прикроватный столик, но хомяк продолжал какое-то время по инерции танцевать жигу.
Жеронима треснула кулаком по кровати. Удар вышел впечатляющий.
– Я хочу знать, что значит «расплавлен-карамелизирован», прямо сейчас, а не через час!
Тотор оперся на прутья клетки. Он положил розовую лапку на голубоватую грудь, как будто проверяя, как бьется сердце.
– Какой темперамент! – сказал он наконец с более сильным, чем обычно, акцентом. – Мне это нравится!
Сестра схватила клетку.
– Niet! Niet! В результате расплавления-карамелизации существо становится крошечным и мягким. Некоторые могут пребывать в таком состоянии вечно, но не таоракнаборстильсен. У него есть частичный иммунитет. Через два часа он примет прежнюю форму.
– Где он сейчас, где?
– Я вам сто раз говорил: в балетке. Чтобы расплавить-карамелизировать существо из Скрытого мира, надо бросить щепотку сахарной пудры в его обувь. И он оказывается в ней заперт.
– Какой-то дебильный мир, если мне будет позволено заметить, – сказала Жеронима.
– Ничего подобного! Это вы, человеческие существа, смешные!
– А с тобой так можно сделать?
– Можно было бы, если бы у меня была обувь! Ты когда-нибудь видела хомяка в обуви?
– Конечно.
– Извините, что я прерываю вас, хотя мне очень интересно, – сказал я, – но у нас есть не больше получаса – и карамелизация закончится.
