Плохо чувствовать себя беспомощной. Раньше я никогда не испытывала это чувство беспомощности.
Возмущаюсь собой, горю от стыда, что посчитали меня маленькой букашкой, не стоящей внимания, и ничего не могу сделать, чтобы почувствовать себя снова сильной.
Строки письма снова складываются в голове, письма, которые я никогда больше не отправлю.
…..Ты помнишь, как плакала я, когда ты уходил из нашего коллектива, одна плакала, потому что был ты для меня ближе всех? Помнишь, как собирались вместе написать книгу, как хотел ты меня с собой брать на уроки, как проверяли вместе контрольные работы и спорили? Ты помнишь…. Нет, ты ничего не вспомнил, кроме того, что был у нас в химкабинете спирт. Я не виню тебя в том, что не смог протянуть руку дружбы, виню за то, что так легко, бездумно говорил мне неправду, а я верила, глубоко верила каждому твоему слову. Кто просил говорить тебе мне неправду? Как же ты не понял, что нельзя меня обманывать, потому, что слишком тяжело я переношу всякую ложь, а от тебя подавно. Ты в душе радовался, гордился собой, наверное, какой, мол, я хороший, что все меня любят, и не подумал ничуть о другом человеке, как же ты мог так легко растоптать доверие человека к тебе?
Нет, не встречаюсь я больше с тобой в мыслях своих, потому что встреча с тобой мне тяжела, не тоскую уж больше о тебе, тоскую о той большой любви, что ушла вместе с тобой из моей жизни и не вернется больше. Ведь ты не захочешь сказать просто так, как сестре: «Простите меня, я причинил вам много горя, но причинил «без всякого злого умысла», — как ты говорил раньше, вставляя для меня бесконечные «окна» в расписании. — Не грустите, я по-прежнему уважаю вас и дорожу вашим доверием. Добрым словом и тёплым отношением к вам постараюсь загладить свою невольную вину перед вами». Как бы я рада была таким словам! На всю жизнь сохранила бы я доброе чувство и благодарность за эти слова. Но ты не скажешь, не оживишь души, и потухнет в ней еле тлеющий живой огонёк….
Бесполезно писать. Ты всё равно не ответишь, не поддержишь, своим вниманием не согреешь души. Эх ты, горькая моя «Оппозиция»!
Не уважаешь ты меня больше, хотя и говорил другое. Уважаемым людям не врут.
За окном стоят молодые берёзки. Дождь разбросал по их голым пока ветвям жемчужные капли, и они висят сейчас, вспыхивая то нежно-зеленым, то розовым цветом, то потухая, то снова загораясь всеми цветами радуги в лучах выглянувшего вдруг из серой пелены солнца. Как это раньше не замечала я такой красоты?
