— Придумали веселье!
Вовка презрительно шмыгает носом.
Мы выходим в коридор. Настроение у нас окончательно испорчено. Конец коридора в полумраке. Мы идём туда, садимся на подоконник низкого окна.
— Воображалы! И я бы мог в Суворовское поступить. У меня тоже отец погиб, — сетует Вовка и достаёт из кармана папиросы. — А я на заводе вкалываю. Смотрите, как пальцы толстеют.
— Я бы к ним не пошёл, — резко обрывает его Руслан. — Дисциплина у них — будь здоров! Подъём, отбой. И так всю жизнь. Я не люблю военных. А ты, Гришка?
— При чем тут любишь, не любишь? Призовут — пойдёшь, как все. Раз надо, шинель наденешь. Мне другое противно.
— Что?
— Игра в Евгения Онегина. Тю-тю-тю… Дамы. Кавалеры. Послать бы этих цыпочек в колхоз картошку выбирать, посмотрел бы я на них.
Мы замолкаем. К нам подходит уже знакомый коренастый суворовец. В отблеске лампочки особенно чётко виден лиловый шрам на его выпуклом лбу.
— Дай прикурить! — просит он Вовку.
Тот вынимает изо рта папиросу, опускает её к полу, «вежливо» поучает:
— Ай-ай! Как-с не хорошо-с! Дисциплину-с нарушаете-с!
— Дай! — тихо, с присвистом повторяет суворовец. В его голосе чувствуется такое, что Вовка сразу протягивает спички.
— Отчего это у тебя шрам? — спрашиваю я у суворовца, чтоб скрыть нашу общую растерянность.
— От приклада. Чего здесь сидите?
Суворовец спокойно разглядывает нас.
— Так. Не умеем… А за что прикладом?
— Немцы! Бальные танцы скоро кончатся. У нас тоже большинство не любит бальные. Давайте, что ли, познакомимся? Мишка!
— Руслан!
— Вовка!
— Гришка! А родители живы?
— Из всей деревни я один убежал. Кончай курить!
Он бросает окурок на пол, тушит его каблуком, расправляет на животе складки гимнастерки и уходит в зал.
Начинается танец венгерка.
Мы идём следом. Мимо проходит директор женской школы, Елизавета Константиновна, которую за глаза ученицы зовут Лизаветой. Рядом с ней майор, дежурный воспитатель суворовцев. Лицо у него усталое.
— В восемнадцатом веке, — доносится голос Лизаветы, — эта мода пришла в Россию из Франции…
— Да, да! — соглашается майор, поглядывая на часы. — Вполне возможно.
В зале по кругу бегут пары.
Из всех бальных танцев венгерка, пожалуй, самый красивый и стремительный, не то что полусонный падепатинер.
Я с завистью смотрю на Мишку. Он танцует с Вовкиной знакомой. Шрам на лбу из сизого стал красным, глаза блестят.
— Эх! — вздыхает Вовка. — Я только одну линду выучил. И то учил, учил.
— А Мишка ничего! — вдруг заявляет Руслан. — Я-то думал, он маменькин сыночек.
