— Женька?
— Угадал! — гогочет Женька.
Отец судорожно бьёт себя указательным пальцем по губам, чтоб я молчал, не ужасался вслух.
— Откуда ты? — только и могу произнести я.
— Из госпиталя. Хотели в Дом инвалидов, а я сбежал. Учиться буду! В университет думаю поступить.
— А как же? Это… А примут?
— Зрение восстановят процентов на двадцать. Филатов — есть такой доктор в Одессе. Слышал, может? Подремонтирует. Ну, ты беги. Поговорим ещё. Столько расскажу — вагон и маленькую тележку.
Я встаю и, шатаясь, иду к двери.
На улице ещё светло, и кажется, что здесь теплее, чем дома. Женщина останавливается на углу.
— Кто этот Женя? — говорит она, нервно моргая.
— Сосед наш довоенный. Он из фанеры пистолеты выпиливал. Как настоящие. С курком. Шпаги делал, когда мы в мушкетеров играли.
— Да-да! — рассеянно говорит женщина. — Тебя-то как зовут? Да, Гриша… Меня Татьяной Петровной… Идём!
— Милиция на той стороне.
Она поворачивается и широким мужским шагом идёт в сторону дома, где я добывал дрова.
Я тоже иду. Я же слово дал.
Мы проходим мимо четырёхэтажной коробки. Дров нет.
Двуличный! Я кусаю от бешенства губы. Увёз на базар. Гад! Как у него силы только хватило столько дров утащить? Теперь будет отпираться, что это не он. Другом называется.
Женщина, не глядя по сторонам, сворачивает за угол в соседний двор, подходит к сарайчику, достаёт ключи и открывает замок.
— Мальчик! Как тебя? Гриша! Иди сюда. Возьми. Бери, бери!
На полу высится аккуратная поленница дров.
— Санки можешь взять. Потом вернёшь. Я же тебе говорю: бери!
Она опять быстро-быстро моргает.
— У вас у самих мало.
— Ужасный у тебя характер! — взрывается женщина. — Не смей спорить со старшими.
От «буржуйки» быстро становится тепло. Когда в печке весело потрескивают дрова, думаешь о чём-то приятном, например, о том, как бы неплохо сейчас съесть килограмма два хлеба, напиться топлёного молока с пенкой и лечь спать под толстое тёплое одеяло, а не под тонкое, госпитальное, прикрытое сверху шинелью.
У нас в семье все ходят в шинелях. Анечка и отец в серых, наших, а я в зелёной, английской. Шинель красивая, но быстро вытирается. Мне больше нравятся бушлаты, как у Яшки-«часовщика». В них мороз не страшен и убегать удобно: никто за полу не поймает.
Ватник тоже хорошо. Но только не такой, как у Абрама Михайловича, замызганный и перепачканный в смоле. Его бригада уже месяц ремонтирует повреждённый снарядами и бомбами электрический кабель, идущий к нашему дому от завода. Абрам Михайлович обещает, что скоро кабель заштопают.
