Но долго грустить о былом ей не пришлось, путники приближались к лесу, из-за которого виднелись едва различимые сквозь дымку горы. Девочка прежде видела их лишь на картинках. Интересно, им придётся взбираться по каменным склонам или они пройдут сквозь вырубленный в скалах туннель? Она остановила задумчивый взгляд на спине своей сестры. Как и её отец, та предпочитала молчать, поэтому, несмотря на распирающий девочку интерес, обременять её вопросами Одри не хотелось.
Шаг за шагом они всё больше углублялись в чащу. Сквозь вековые ветви деревьев проглядывали неровные кусочки тёмно-синего неба. Облака на нём неспешно меняли свой цвет с оранжево-розового на фиолетово-серый. Смеркалось, и непривыкшая к долгим поездкам девочка чувствовала себя совершенно измождённой. Она недоумевала, почему они до сих пор не выбрали место, чтобы остановиться на ночлег.
Словно отвечая на её вопрос, Манео наконец прервал затянувшееся молчание:
– Где-то там, на опушке леса, должен быть старый сеновал. Там мы и остановимся.
– Так скоро? – удивилась Алетта, отчего сердце Одри болезненно ёкнуло, но, к счастью, решение осталось за колдуном.
Не прошло и четверти часа, как они вышли к покосившемуся амбару. Доски на одной из стен совсем обветшали и обвалились, крыша поросла диким плющом, и пробраться внутрь оказалось непросто из-за окружавшей их новое убежище молодой поросли осин. Но там было сухо и безветренно, а о большем в их положении не приходилось и мечтать. Путники напоили своих лошадей, дали им сена и, собрав на опушке хворост, развели у входа в сарай небольшой костёр.
Одри зевнула. От охватившей её усталости она не могла даже пошевелиться. Ею владело одно лишь желание – сытно поужинать и поскорее уснуть.
Дар сестёр
Алетта
Мадам Уорнер собрала им с собой на первое время изумительно вкусное рагу, путники разогрели его на открытом огне и приступили к трапезе. Несколько дней назад пирог из деревенской булочной поразил непритязательную Алетту, но это блюдо с первого же кусочка сбросило соперника с пьедестала. Она жадно зачерпывала рагу ломтём хлеба, пока жестяная миска не опустела, да так, что на стенках не осталось ни единой капли подливы. Одри же ела ложкой, спокойно и неспешно погружая в рот небольшие порции еды. Неудивительно, что она была настолько худой.
Младшая из сестёр закончила трапезу последней. Когда с ужином было покончено, Манео уселся возле огня и, потирая руки то ли от переизбытка эмоций, то ли для того, чтобы согреться, воодушевлённо заговорил:
