, бросается на меня, при этом что-то говорит, но так быстро, что я ничего не понимаю, а потом наносит мне жестокий удар своей палкой. Я сваливаюсь с кресла и падаю в обморок разной продолжительности. Этот призрак посещает меня ежедневно. Вот такова моя новая и неожиданная жалоба». Доктор тут же спросил, не приглашал ли его пациент кого-нибудь посидеть с ним в то время, когда он ожидал этого визита? Ответ был отрицательный. «Ибо суть жалобы, — сказал этот джентльмен, — столь необычна, что это скорее похоже на каприз или даже на умственное расстройство, так что я никоим образом не распространялся о подробностях этого дела». «Тогда, — сказал доктор, — с вашего разрешения я пообедаю с вами сегодня тет-а-тет, и мы посмотрим, осмелится ли ваша противная старуха присоединиться к нашей компании». Больной принял предложение с надеждой и благодарностью, так как он ожидал скорее насмешки, чем симпатии. Они встретились за ужином, и доктор Грегори, который подозревал наличие у хозяина некоего нервного заболевания, призвал все свои разносторонние и блестящие способности к поддержанию беседы, чтобы отвлечь его внимание и не дать сосредоточиться на мысли о приближении рокового часа, который он привык встречать с таким ужасом. Он преуспел в своем намерении даже больше, чем ожидал. Шесть часов наступили почти незамеченными, и была надежда, что на этот раз все обойдется без каких-либо дьявольских последствий, но неожиданно владелец дома воскликнул встревоженным голосом: «Ведьма опять идет!» и откинулся на спину в своем кресле, погрузившись в обморок точно так, как он сам это описал. Доктор сделал ему кровопускание и с удовлетворением понял, что периодические потрясения, на которые жаловался пациент, коренились в его склонности к апоплексии.
Призрак с костылем был только одним из образов, который фантазия человека создает при заболевании, называемом ephialtes[28], или кошмары. При наружном давлении на органы человека во сне больное воображение пациента может ввести какие-то образы в сон в момент, предшествующий обмороку. В ночном кошмаре давление и твердые предметы ощущаются очень хорошо, и наша фантазия мгновенно рисует нам призраки, лежащие у нас на груди. Точно так же можно отметить, что любой внезапный шум, который слышит спящий, не просыпаясь (любое обычное прикосновение родственника), мгновенно вклинивается в его сон и приспосабливается к течению его мыслей, какими бы они ни были, и нет ничего более примечательного, чем скорость, с которой воображение дает полное объяснение такому вмешательству, согласно с предыдущим течением идей, выраженных во сне, даже когда для этого выпадает лишь незначительный отрезок времени. Если, например, снится дуэль, то в мгновение ока звук, приходящий извне, превращается в выстрелы дуэлянтов; для оратора, витийствующего во сне, звук становится аплодисментами воображаемой аудитории; для видящего сон о прогулке среди воображаемых руин, это — шум падения какой-то их части. Короче говоря, система объяснения во время сна принимается с такой чрезвычайной скоростью, что предположение, будто возникающая опасность должна в первую очередь разбудить видящего сон, хотя и требует некоторых аргументов или дедуктивного метода, обычно возникает и завершается до второй попытки спорщика вернуть спящего в мир бодрствующих и его реальности. Поток идей в мозгу спящего столь быстр и интуитивен, что напоминает нам видение пророка Магомета, увидевшего все чудеса неба и преисподней
