Потом немец забылся сном. Они смыли с рук его кровь, надели свою лучшую одежду и отправились посмотреть, что сталось с их домом. И своими глазами убедиться, что кошмар закончился.
* * *
Город дышал свободно. Рынки снова наводнили люди, звучала музыка. Взрыв радости после долгой зимы. Все стремились из домов на улицу, чтобы приветствовать новых властителей. Дети с восторгом взбирались на их танки – так же, как раньше на танки немцев, а фотографы и кинооператоры коалиции были наготове, чтобы сделать те же снимки, какие за полгода до этого делали немцы. Солдаты совали детям шоколадки и жевательные резинки, сажали себе на плечи. Группа мужчин в коричневых робах с песнями двигалась от вокзала – они возвращались с принудительных работ. Еврейские женщины бежали им навстречу, и вскоре они, приплясывая, шли все вместе. Французы махали триколорами и все разом заделались «голлистами». Лишь итальянцы понимали, что для них настали трудные времена.
Арабы неспешно шли по своим делам, здоровались с солдатами коалиции приветливо, но без лишнего восторга. Одни оккупанты уходят, другие приходят, а обещания остаются обещаниями. Только на первый взгляд происходящее напоминало грандиозный праздник, но умевшие заглянуть поглубже видели, что семена раздора, посеянные фашистами, уже дали всходы в душах людей. Невинность была потеряна.
Мими танцевала с остальными женщинами. Альберт сказал Ясмине:
– Будь осторожна, теперь мы попадаем под подозрение уже не как евреи, а как итальянцы. Если солдат спросит у тебя удостоверение личности, просто говори ему, что ты еврейка, поняла?
За столиками перед кафе на проспекте Жюля Ферри, где еще вчера сидели немцы, кельнеры обслуживали новых посетителей, и вместо немецкого «как дела?» они теперь приветствовали клиентов иначе: How are you? – с такой непринужденностью, будто были старинными приятелями. И это в то время, когда в нескольких километрах севернее еще шли бои. Удивительно, думала Ясмина, какая короткая память у людей. А может, все как раз наоборот: тысячелетний опыт жизни под властью сменяющих друг друга завоевателей заставляет нас с равнодушным дружелюбием приветствовать очередных чужаков. Как постояльцев в отеле, которые приезжают и уезжают. С той лишь разницей, что эти ведут себя не как постояльцы, а как хозяева отеля.
* * *
Альберт, Мими и Ясмина сели в пригородный поезд в сторону Piccola Сицилии. На половине пути – там, где разбомбленные рельсы причудливо вставали дыбом, – им пришлось пересесть на другой поезд, который пришел им навстречу от порта. Сердце Ясмины колотилось, когда она вдохнула запах моря. Соль и водоросли, запах ее детства, к которому сейчас примешивалась едкая вонь обгоревшего металла и горючего. Над Эль-Ауиной поднимался дым. Аэродром превратился в кладбище свастик. Неестественно задранные стабилизаторы, обугленные стальные скелеты, рухнувшие великаны. На разбомбленном поле стояли сотни, тысячи, десятки тысяч немцев и итальянцев в военной форме песочного цвета, кто с покрытой, кто с непокрытой головой под солнцем, их охраняли вооруженные британские и американские солдаты в шлемах. Они пересчитывали пленных. Число получилось огромное – 230 000. Вдвое больше, чем в Сталинграде. Позднее историки назовут поражение Африканского корпуса поворотным моментом в войне. Самое крупное поражение сил «оси», начало обратного завоевания крепости Европы. Но сейчас каждый думал лишь о том, как протянуть до завтрашнего дня.
