МАРСАЛА
Я испытываю странный стыд, сама не понимаю почему. В то время их всегда называли «немцы». Не «нацисты». Как будто это нераздельные понятия. Я не имею к происходившему никакого отношения. Но я связана с ним. Иначе здесь сейчас бы не сидела. За другими столиками люди расслабленно радуются жизни. А мы с Жоэль – будто выпавшие из другого мира.
Вдруг вспоминается один летний вечер с друзьями в Берлине. Мы пили и смеялись, а за соседним столиком сидела молодая пара, буквально оцепеневшая, он держал ее за руку, она опустила голову – кто знает почему. Мы смущенно отворачивались от них, словно скорбь – заразная болезнь, что-то непристойное, что-то такое, с чем мы не хотели иметь ничего общего.
Сейчас я была как та девушка. Погруженная в смущенное молчание, тогда как Жоэль, которую происшедшее в войну задело непосредственно, рассказывает, посмеиваясь. Но смех этот не беззаботный, а саркастичный, вызывающий, дерзкий.
– Ничего никогда не изменится, дорогая, – говорит Жоэль. – Человек не извлекает из истории уроков, все повторяется по кругу, все возвращается. Но тебе не надо щадить мои чувства. Мы родня, не правда ли, – по крайней мере, подруги, разве нет? Мне не нужна жалость, просто составь мне компанию, не бросай меня одну. Не беспокойся, мы не обвиняем вас. Но мы скорбим. О родных и друзьях, которых мы потеряли. Если у народа есть тело, распределенное по всей земле, но единое, то это наше тело, и оно истерзано. Иногда мы слышим то, что для других звучит безобидно, а то и забавно, а в нас отзываются раны. Вы же не понимаете этого. Да и где вам понять.
* * *
Это привилегия – когда тебе не надо думать над проблемой, потому что она не твоя. Сегодня мы говорим не о расе, а о религии или культуре, но речь все о том же – о признаках, что выделяют нас из других. Нам необходимы другие, чтобы выстроить «мы», которое дает нам чувство защищенности. Мы клеймим чужих, совершенно не зная их, но защищаем сородича, который ведет себя безобразно. Его поведение для нас не связано ни с цветом его кожи, ни с его религией или культурой – ведь тогда и мы в том повинны. Таков уж он, отщепенец, паршивая овца. Но других мы объединяем в группы. Таковы уж они, всегда такими были, это их культура.
