Не отрываясь, глядит ему в глаза. От таких людей лучше не отрывать взгляда. Вообще не отрывать.
Ислам переводит взгляд на две сотки в руках.
— Приходите сюда вечером. Часиков в десять. Приводите друзей, только надёжных. Берите, берите.
Буквально впихивает деньги в руки Яно. Тот берёт и держит их у груди в обеих руках, с ужасом глядя на Уважаемого Человека.
— И помните, я знаю ваши фамилии. Записано. Где же у меня записано-то… В общем, где-то записано.
— Мне… нет нужны ваш деньги, — от ужаса у Яно проснулся акцент.
Мужчина уже не слушает. Ходит кругами, передвигает предметы у себя на столе. Двигает на полке рюмки. Там, в глубине, чернеет этикетка дорогого коньяка.
— Нам не нужны ваши деньги, — говорит Ислам. Вынимает бумажки из рук Яно и кладёт на стол. — Не нужны. Мы и так придём.
Чувствует, как у самого от этого человека трясутся поджилки. Человек надвигается, как будто гора, нависает, как бык над тореадором, повредившим ногу, и кажется, что ты тонешь в его тени. Она засасывает тебя, словно не тень, а вонючее нефтяное пятно. Прижимает своей тушей, своим гонором, своими упрёками к стенке. Расплющивает по ней огромным животом.
— Не нужны? — повторяет он. Поворачивается, пропущенный через жалюзи свет рисует на впадинах лица змейки. Воротник давит ему на шею, и мужчина оттягивает его большим пальцем. — Вот вы мне скажите, как работать с теми, кто не берёт деньги?
Молчат. Яно смотрит белыми от ужаса глазами, Ислам нашаривает позади себя дверную ручку — путь к отступлению. Думает, что хорошо бы подыскать остроумный ответ: всё равно с человеком, который до смерти запугал безобидного эстонца, дел никаких иметь не хочется, но все остроумные ответы провалились куда-то в колодец ужаса.
— Молчите.
Стол скрипит под весом, рубашка на плечах мнётся и складываются гармошкой.
— Молчи-ите, — бурчит он. Сгребает мятые сотки обратно в бумажник. — Ладно. Жду вас вечером. В десять часов. Работа ночная.
Дверь наконец хлопает за спиной, секретарша поднимает лицо, и на месте глаз за стёклами очков Хасанову мерещатся зеленоватые провалы, проеденные червями дыры в гнилой мозг.
— Сумасшедший человек, — бормочет Яно. — El Loco.
Хлопает ещё одна дверь, коридор, и скрипят подошвы на скользком, как змеиная кожа, ламинате. Воздух снаружи свежий и почему-то с лимонной кислинкой. Дяденька на углу продаёт с лотка хурму, она стоит перед ним в несколько рядов, сверкая оранжевыми боками. Сам жуёт одну, сплёвывает косточки в руку и жмурится от удовольствия.
