Халниса-хола относилась к Буриходже с признательным почтением и требовала от сыновей, чтобы они называли его не дядей, а отцом. Алиджан сперва стеснялся, но постепенно приучился обращаться к Буриходже по-сыновьи: «ата». А Валиджан не смог — и не захотел — к этому привыкнуть, и отчим для него так и остался «дядюшкой», «амаки»…
Женившись на Халнисе-хола, Буриходжа продолжал жить в своем городском доме, доставшемся ему в наследство от отца. Но он частенько наведывался и к Джарие, и к Халнисе-хола, в загородную свою усадьбу.
От Джарии у него было двое детей, сейчас уже взрослых: сын, Шамсиддинходжа, которого приятели звали просто Шамси, и дочь Вазирахон. Втайне Буриходжа помышлял о том, как бы обручить Вазирахон и Алиджана, — в этом случае, как он полагал, он одним выстрелом убил бы двух воробьев, «пристроил» и дочь, и пасынка…
Буриходже шел уже седьмой десяток. Худой, бледный, с запавшими щеками, он выглядел изможденным. Одевался строго и неизменно: зеленая бархатная тюбетейка, длинный бешмет, сшитый из плотного материала, не знающего износа. Вот уж десять лет Буриходжа не расставался с этим бешметом, носил его летом и зимой, весной и осенью. С боков и по краям рукавов бешмет лоснился, на локтях — заплаты, наложенные с помощью тонкой вышивальной иглы так искусно, что были почти незаметны. Чем бешмет изобиловал, так это карманами, три наружных, два внутренних, а еще маленькие кармашки для монет, вшитые в большие карманы, — всего восемь! Когда Буриходжа поднимался с места, карманы, набитые всякой всячиной, оттопыривались, и это придавало Буриходже какой-то взъерошенный вид. Он ни разу не отдавал бешмета в стирку, боясь, как бы его не застирали, не вымыли из него весь лоск, не укоротили век такой дорогой вещи… От бешмета исходил кисловатый запах — кто оказывался рядом с Буриходжой, невольно морщился.
После плова Буриходжа вытирал руки о голенища ичигов, чтобы кожа ичигов блестела и была прочней…
Походка у Буриходжи какая-то вихляющая: хромой — не хромой, сразу и не разберешь. Многие, правда, помнили, как долгое время он ковылял на костылях.
А случилось с ним вот что… Он услышал, что кожевники, за гроши, на вес, скупают голубиный помет. Сторож махалли, чтоб скрасить одиночество, держал голубей — штук пятьдесят-шестьдесят. Голубятню он соорудил на крыше своего дома, и кто проходил мимо, слышал, как мирно воркуют его крылатые питомцы. А днем вся махалля любовалась голубями, которые дружной стаей взмывали в небо и, шумя крыльями, кружили над домами.
