Мы уже поняли причину этого, то есть что источник сознаваемости не подчиняется концепции «времени». Сознаваемое мыслится во времени, и всякая мыслимая концепция временна, но процесс сознавания, как и любой процесс, безвременен, это данность, это то, что мы есть, и будучи таковым, он не может помыслить процесс сознавания, у которого нет качеств объекта, которые можно было бы помыслить как феноменальную концепцию.
Разве отсюда не следует, что какими бы ни были наши феноменальные действия, в поступках или мыслях, они никогда не смогут повлиять на нашу ноуменальность? Как могут какие-то действия или идеи отменить свой временный характер, который делает их тем, чем они представляются? Как они могут заново войти в поток «времени» и превратиться обратно из объектной концепции в безвременную субъективность, которую никогда и не покидали? Они должны по-прежнему в ней оставаться, как бы ни выглядели на поверхности, ведь это источник сознавания. Как ни печально об этом размышлять, но мы должны спросить себя, о чем же все эти добрые и искренние люди думают, практикуя разные практики, некоторые – с утра до ночи? Возможно, они становятся очень достойными, даже святыми феноменами, но не более: любая феноменализация – это одностороннее движение. А ноуменализации не бывает.
Почему? Вероятно, потому что то, что мы есть, никогда не было чем-то отличным от ноуменального, то есть безвременного, а то, чем мы кажемся, – феноменально, временно. Феноменальность – временной аспект ноуменальности, то есть аспект последовательности, и механизм его отмены неизвестен, никогда не был записан и даже не представляется вообразимым.
Но то, что мы можем сделать, или то, что мы не можем не делать, – это оставаться Этим-которое-есть-мы и БЫТЬ им.
Ничто, делаемое во временнόм контексте, не имеет ноуменального значения, даже то, что мы считаем «истинным» или «реальным». Никакое утвердительное действие или концепция не может повлиять на ноуменальность. Все, что мы говорим, делаем и чувствуем, принадлежит нашему собственному маленькому миру-сновидению феноменальной чепухи.
Вот почему только путь отрицания может помочь нам, поскольку он отрицает утверждение, и когда каждый утвердительный импульс и концепция отрицаются, или, как говорят, «делаются пустыми», наша ноуменальность остается и обнажается.
И наша гипотетическая «связанность» – разве это не связанность всей концептуальной чепухой, в которой мы роемся с рождения до смерти, как поросята в поисках трюфелей? И когда нам удается найти один, разве его тут же не отбирают у нас?
