Когда в образовавшемся ущелье что-то слабо шевельнулось, по рядам молчаливых скаронов прокатилась легкая волна беспокойства. Следом за этим в темноте зажглись два невероятно крупных, грязно-желтых глаза, а затем и медленно проступили очертания гигантского тела, при виде которого орденцы как-то тревожно дернулись, хварды предупреждающе заворчали, а Фантомы мрачно переглянулись.
«Хороший ход, – скупо заметила я, изучающе разглядывая выползающее на свет чудовище. – Хороший, но предсказуемый: послать вперед своего демона – что может быть банальнее?»
В том, что вижу перед собой именно демона, я даже не сомневалась – от гор в этот момент так отчетливо дохнуло смертью, что у оборотней на загривках просто шерсть встала дыбом, а у меня неприятно заныло в груди. Но, глядя на то, как извиваются во мраке мощные живые кольца, слыша, с каким треском сминаются под ними огромные валуны и как жалобно стонут потревоженные склоны, я почему-то не чувствовала страха и с редким спокойствием размышляла над тем, чему раньше уделяла так мало внимания.
А и в самом деле, почему мы видим его только сейчас? Почему жрец так долго медлил и ни разу не использовал в Игре столь очевидный козырь? Это ведь его ЛИЧНЫЙ демон, правда? Та самая грязь, которая и сделала его некогда темным магом? Но почему он столько времени терпел? Чего ждал? Или, может, правильнее спросить: почему он обратился к этому вескому аргументу именно сейчас?
Странно, но, обойдясь с Горами и Долиной довольно грубо, жрец действительно обихаживал Равнину, как опытный ловелас – несговорчивую красотку. Отчего-то не пошел на пролом. Не поставил ее на колени. И даже почти не тронул. Наоборот, терпеливо добивался. Аккуратно отрезал все пути к отступлению, держал своего демона на коротком поводке и довольно бережно ставил Печати… и все это время чего-то ждал. Но чего? Того, что Равнина сама упадет ему в руки? Того, что она все-таки склонится перед ним и добровольно отдаст свои богатства? Покорив Горы, но так и не получив над нами власти… практически сломив Долину… уничтожив Степь и лишившись после этого ее благосклонности… неужели осознал, что грубой силой ничего не добьется? И в лучшем случае получит лишь обугленное пепелище, над которым нет интереса ни властвовать, ни кичиться своей крутостью, ни испытывать экстаз от чувства собственного превосходства? Да и над кем тут глумиться? Над трупами? Получив в итоге лишь жалкую тень того, чем хотел обладать?
