— Виллиам! — сказала она наконец, — хорошо ли была принята ваша трагедия сегодня?
— Сударыня! — отвечал поэт, — в это мгновение я счастлив и сознаюсь, что в мечтах моих о славе никогда не испытывал и двадцатой доли того блаженства, какое испытываю теперь…
Новый трепет пробежал по членам незнакомки при этом неожиданном признании; быстро поднесла она руку ко лбу, как будто бы палящий жар охватил его внезапно; сердце ее билось так сильно, что сквозь дымку можно было считать его биение. Однако она скоро оправилась.
— Все то, что случилось с вами со вчерашнего дня, должно вам казаться странным, Виллиам, — сказала она голосом, в котором заметно было желание казаться равнодушною. — Послушайте, — прибавила она, — я хотела вас видеть еще сегодня для того, чтобы вдоволь насмотреться и наслушаться вас. Правда, я могла бы сделать это и в другом месте, но я не хочу этого: тогда наслаждение было бы неполно.
За этим последовало минутное молчание. Стыдясь своего признания, она хотела встать, но Виллиам, обвив руками стан ее, удержал на месте; потом, схвативши ее руку, которой отнять она не имела силы, он осыпал ее поцелуями. Несколько мгновений спустя он был уже на коленях перед нею. Не столь строгая, как вчера, она с восторгом смотрела ему в лице, нежными пальчиками своими играя волосами поэта.
— Скажите мне, мистрис, вскричал он в исступлении восторга, — может ли торжество театра или рукоплескания вельмож и толпы сравниться с моим настоящим блаженством? С вами — все непорочность, все наслаждение; нет ни тени беспокойства…
— Беспокойства? — прибавил он потом. — Оно есть однако в этой таинственности нашего свидания… Неужли никогда не откроете вы вашего лица бедному Шекспиру, предавшемуся вам со всею простотою души, со всею девственностию любви своей?
Судорожное, едва заметное движение пробежало по лицу молодой женщины.
— Так ты любишь меня, Виллиам? — спросила она со смущением.
— Вы трепещете, мистрис?
И Шекспир снова взял ее руку, прижимая ее то к сердцу, то к устам.
— Бедняжка! — повторила она. — Так ты очень любишь меня?
— Неужли без этого я пришел бы нынче сюда, мистрис. Ради Бога Всемогущего — одно только слово: вы — любите ли вы меня?
Она тихо склонилась ему на грудь, потом начала что-то говорить ему на ухо. Кажется, что ничего грозного не заключалось в словах ее. Тихо прижимая возлюбленную к своему сердцу, Виллиам блаженствовал… Сколько страстных признаний сорвалось с уст его в эти мгновения…
