Паромщик выскочил из избушки, спустился к реке и вернулся с сумкой, со дна которой стекали капли, а бока вдруг начинали шевелиться. Шевеление он объяснил охотно: каждый раз, возвращаясь с дежурства, он уносил домой свежую рыбу. Ловил он её с помощью морды, самодельной плетёнки из ивовых прутьев. В ту морду чего не попадало — ельцы, сорожки, да пескари, и даже окуни попадались. Рыбу получше, покрупнее они с женой потребляли сами, а мелочь бросали домашним кошкам.
— И вот ещё что, — сказал паромщик перед тем, как совсем покинуть избушку. — Самовольно паром и лодку не трогайте. А то тут были такие умники. В моё отсутствие сбили замок, да сами хотели переправиться. Решили, что можно и без каната, шестами о дно, да и все дела. А здесь-то поглубже, чем шесты. Вот умников этих и унесло. Всю ночь на пароме зубами стучали. Как, гады, совсем не окочурились?
Лес погружался в холодный сумрак. Верхушки сосен на фоне неба постепенно теряли очертания; они размывались по небосводу, как капля чернил по промокашке, — не так, конечно, быстро, как чернила. Спотыкаясь о камни, корни, неровности, часто падая, ушибаясь, Перетятько с трудом поспевал за паромщиком по плохо заметной коварной тропинке, всё время круто идущей в гору, и старался в точности повторять движения тела перед ним, которое тоже спотыкалось, но как-то умудрялся не упасть. Чтоб видеть всё лучше, извлёк очки, которые очень редко использовал, несмотря на чувствительную близорукость. Кто-то сказал, что в этих очках он выглядел, как разжиревший филин; с тех пор он пользовался очками только в безлюдных ситуациях. На небо вскарабкалась луна со слегка подмятым бочком, свет луны не позволил тьме проглотить окружающий мир окончательно.
После двух километров подъёма они, наконец, достигли вершины и остановились отдышаться. Под ними был длинный склон горы, на котором когда-то лесорубы выстригли широкую полосу; просека успела порасти юными деревьями и кустами. Где-то внизу, далеко внизу по-волчьи светились глаза деревушки, и было похоже, что от места, где стояли Перетятько и паромщик, однажды скатился огромный ком, протаранил просеку меж деревьями, раскололся и рассыпался по долине избами, банями, амбарами и всеми другими атрибутами небольшой русской деревни.
Тропинка круто свернула в сторону в поисках меньшей крутизны, однако, Перетятькин проводник к деревне стал спускаться напрямик. Спуск по просеке оказался не столь рискованным и болезненным, как сначала показалось Перетятько. Как только он терял равновесие, из тьмы к нему протягивались ветви, за которые он успевал ухватиться, и пусть он несколько раз упал, спуск удалость преодолеть без переломанных костей, вывихов, порванных связок, и прочего, что может случиться с живым телом.
