— Вы вывезли тело?
— Нет, сир! — посыльный опустил голову. — Огонь русских был слишком силен.
— Вон! — рявкнул император, и посыльный испарился.
Наполеон, заложив руки за спину, прошелся мимо замерших штабных офицеров и маршалов — раз, другой. Смерть Мюрата потрясла его. Иоахим был не только старым товарищем и мужем сестры. Наполеон считал его своим талисманом, потому терпел безудержное хвастовство зятя и его легкомыслие, временами переходящее в глупость. Отчаянно храбрый, Мюрат прошел десятки сражений, где часто гарцевал прямо перед пушками и ружьями врага, но пули и ядра миновали его, как заговоренного. И вот здесь… Пасть в варварской стране, под никому неизвестным жалким селением… В армии сочтут это дурным знаком. Наполеон не верил в приметы, но при нужде использовал. Опрокинуть русских сегодня не удастся — это император прекрасно понимал. Но и приказать отступить он не мог: не поймут. Нужен был повод, и тот отыскался.
— Армии прекратить огонь и отойти на ранее занимаемые позиции! — сказал он, заметив ошарашенные лица свиты. — Направить к русским парламентера с предложением заключить перемирие до утра следующего дня. Попросите их передать нам тело Неополитанского короля, если тот убит, или же его самого, если ранен. Взамен можете отдать пленных. Их много?
— Меньше тысячи, — торопливо сообщил Бертье[29].
— Вот и всех и отдайте, — кивнул император.
— Тогда и русские пусть отдадут наших, — поспешил маршал.
— Хорошо, — согласился Наполеон. — Кто поедет к Кутузову?
Он обвел взглядом свиту. Генералы и маршалы подтянулись под его взором. Каждый выражал готовность выполнить поручение императора. Кого предпочесть? Взгляд Наполеона остановился на единственном штатском костюме среди мундиров.
— Коленкур! Вы были нашим послом в Петербурге и хорошо знаете русских, в том числе Кутузова. Убедите этого старого лиса, что мой шаг продиктован милосердием. Там, — император указал на поле сражения, — тысячи раненых, которые умрут, если им не подать помощь. Сумеете?
— Приложу все старания, — поклонился Коленкур.
— Тогда отправляйтесь!
После того, как Коленкур ушел, Наполеон посмотрел на притихшую свиту и улыбнулся:
— Мы добьем их завтра! — сказал, энергично потерев руки. — Непременно.
Он вернулся к своему стулу и грузно опустился на него, расставив ноги. Верный Констан[30] немедленно предложил ему кофе, и император, впервые с начала этой битвы, не отказался…
Вторым человеком, который внешне казался безучастным к сражению, был Кутузов. Приказав командующим армиями действовать по собственному усмотрению, он практически не вмешивался в ход битвы, потому что прекрасно понимал: победить Наполеона сегодня не удастся — армия, которой он командует, была к тому неспособна. По здравому размышлению ему вовсе не следовало давать сражения, но этого не поняли бы ни в Петербурге, ни во всей России. Самое главное — не поняла бы армия. Измученная бесконечным отступлением, она рвалась в бой. И еще: без сражения невозможно отдать неприятелю Москву, а Кутузов собирался это сделать. Он еще в Петербурге понял, что отстоять древнюю столицу, скорее всего, не удастся, но не сказал этого никому, даже сыну. Произнеси он такое вслух, и его бы растерзали, не посмотрев ни на годы, ни заслуги.
