Хрустальный грот | страница 4



Я услышал громкий смех моего деда и другой голос, вторивший ему. Затем, наверное, дед увел гостей в дом, потому что голоса стихли, и снаружи слышались только бряцанье сбруи и топот лошадей, которых уводили в конюшни. 

Я вырвался от Моравик и подбежал к матери. 

— Кто это? 

— Мой брат Камлах, сын короля — Не глядя на меня, она указала на упавший челнок. Я поднял его и подал матери. Медленно, будто во сне, она снова принялась ткать. 

— Значит, война закончилась? 

— Война длилась очень долго. Твой дядя вместе с Верховным королем сражался на юге. 

— А теперь он возвратился потому, что мой дядя Дайвд умер? — Дайвд был наследником, старшим сыном короля. Он скончался внезапно и в муках от какой-то желудочной хвори; его вдова Элен, у которой не было детей, возвратилась к своему отцу. Естественно, ходили слухи об отравлении, но никто не воспринимал их всерьез. 

Дайвда все любили: он был отважным бойцом, хотя и упрямым человеком, но там, где необходимо, он проявлял благородство. 

— Говорят, что ему придется жениться. Правда, мама? — Я был взволнован важностью известного мне, мыслями о предстоящей свадьбе — Он женится на Керидвене, теперь, когда мой дядя Дайвд… 

— Что? — челнок остановился, и она, вздрогнув, резко обернулась. Но, видно, выражение моего лица успокоило ее, потому что из голоса исчезли сердитые нотки, хотя она по-прежнему хмурилась, а Моравик цокала языком и шипела у меня за спиной — Откуда ты это знаешь? Ты слышишь слишком много, хотя часто не понимаешь смысла услышанного. Забудь об этом и попридержи язык — Челнок снова забегал, но уже медленнее — Послушай меня, Мерлин. Когда они придут посмотреть на тебя, постарайся вести себя тихо. Понимаешь, о чем я говорю? 

— Да, мама — Я все отлично понял. Я и так привык не путаться у короля под ногами — Но придут ли они взглянуть на меня? Почему на меня? 

Она ответила мне, и в голосе ее звучала горечь, которая вмиг состарила ее, сделав почти такой же старой, как Моравик: — А ты как думаешь, почему? 

Ткацкий станок снова яростно клацнул. Она вплела в узор зеленую нить, и я видел, что это неправильно, но мне нравилось, как получалось, поэтому я молча стоял возле матери и наблюдал за ней, пока, наконец, двое мужчин не отбросили полог, скрывавший дверь, и не вошли в комнату. 

Они, казалось, заполнили собой все помещение; рыжая и седая головы едва не задевали потолочные балки. На моем деде было голубое, цвета барвинка, отороченное золотом, одеяние. Камлах был в черном. Позднее я узнал, что он всегда носил черное; его руки и застежку на плече украшали драгоценности. Рядом со своим отцом он казался хрупким и молодым и в то же время ловким и гибким, как лис.