Но постепенно общее возбуждение утихло. Все занялись обсуждением вопросов более интересных, чем будущее Патриции Фоулбарт. И тогда‑то к ней и подсел тот самый второй режиссер, человек практически без возраста и без национальности, которого называли просто Бобби.
Он с каким‑то любопытством заглянул ей в лицо, неторопливо налил в пластиковый стаканчик виски и без обиняков спросил:
— Все отлично, да?
— О да! — Пат обрадовалась живому участию. — Ведь когда я ехала сюда, то ужасно боялась. Про телевидение всегда говорят так много плохого, а здесь… Мне так помогают и…
— И правильно.
— Правильно — что?
— Что боялась.
— Я вас не понимаю.
— Выпей. — Пат машинально глотнула. — Помогают, говоришь? А знаешь ли ты, милая детка, что как только все эти птички выйдут отсюда, то девки скажут, что ты смешна, нелепо одета… — Пат невольно опустила глаза на свой костюм от Габанне, купленный в Лондоне перед самым отъездом. — …и всем обязана, конечно же, только постели с Шерфордом. А мужики будут спорить, кто с тобой переспит первым. Впрочем, все это, конечно, уже состоялось. Дальше — хуже. Интриги редакторов, неожиданные болезни нужных осветителей и пастижеров, капризы операторов, постоянный грязный шепот этого бабья, домогательства… — Тут Бобби коротко хохотнул и похлопал девушку по плечу. — Впрочем, последнего можно не бояться: на ти‑ви нет настоящих мужчин — есть только геи, импотенты и творцы. — Он снова ласково поглядел ей в лицо снизу вверх, встал и отошел к другому столику.
Пат совершенно механически, как вежливая девочка, пробормотала ему в спину «спасибо» и уткнулась носом в коктейль. Ей стало невыносимо мерзко. Захотелось одновременно заплакать, стукнуть кулаком по столу и убежать к маме. Увы, ни одно из этих трех желаний не было осуществимо. Но выработанное веками расчетливое английское хладнокровие помогло — она крепко прикусила зубами сигарету, тряхнула недавно постриженными темными волосами и взяла себя в руки. «Со мной этого не будет!» — твердо решила Пат. Ей стало легче, но ощущение прикосновения к липкой грязи, распространившееся по всему телу, не проходило. Как назло, и музыка из магнитофона неслась жиденькая, пошлая. У Пат как у человека с тонким вкусом и отличным профессиональным слухом даже заныл затылок. Но тут кассета закончилась, и на смену пришло нечто, мгновенно омывшее девушку мощной волной радости и веры.
Заклинаю вас заклинанием высшего рубежа,
Заклинаю вас растворением окон в берлогу сна,
