— Что тебе мешает быть с ним? — спросил у нее комиссар. — Перейдешь работать к нам — дел и тут достаточно. Но у нас нет таких драконовских правил, как в вашем Центре. Конечно, мать-полицейский — в Лионе редкая вещь, но все-таки… в этом нет ничего особенного.
Жаклин горько усмехнулась и ничего не ответила. Комиссар тяжело вздохнул — пожалуй, он впервые не мог понять своей приемной дочери. Она была так не похожа на юную счастливую мать, что ему было просто не по себе.
Конечно, по ночам из ее спальни не доносилось ни звука — она плакала, вливаясь зубами в подушку. Когда на слезы уже не оставалось сил, она ложилась на спину и долго смотрела в темноту. Ее губы помимо ее воли шептали: «Сыночек мой… Мое невозможное счастье… Прости меня, прости! За что мне все это, Господи?»
Днем она была ровно весела с малышом, но ее стланная отчужденность заставляла сердце комиссара Феррана сжиматься от боли: он открывал в Жаклин прежде неизвестную ему жестокость. И он отдал бы все на свете тому, кто бы смог отогреть ее застывшую душу.
Ярко-оранжевый мяч покатился по отлогому склону, заросшему невысокой выгоревшей травой, и, не встретив на своем пути препятствия, плюхнулся в зеленоватый пруд, поднимая фонтаны брызг. Малыш подбежал к воде и недовольно топнул ногой. Затем протянул руки к мячу и решительно шагнул в воду. На вершине холма показалась крупная фигура мужчины лет шестидесяти. Заметив нешуточные намерения малыша, он со стремительностью, неожиданной для его массивной комплекции, сбежал вниз и, упредив шаг сорванца, подхватил его на руки. Почувствовав, что его планам не суждено сбыться, мальчик громко разревелся. Мужчина тотчас поставил его на землю.
— Хорошо, иди, — сказал он. — Но сначала сними хотя бы обувь.
Малыш перестал реветь и озадаченно посмотрел на мужчину.
— Иди, иди. Доставай свой мяч.
Мальчик с трудом стянул свои миниатюрные кроссовки и, оглядываясь на «няньку», медленно вошел в воду. Вода была теплой, и от мелких камушков на дне ногам стало щекотно. Малыш рассмеялся. Мужчина покачал головой. Если бы кто-нибудь сейчас заглянул ему в глаза, то увидел бы в них бесконечное восхищение внуком. Он тоже вошел в воду, но держался на некотором расстоянии от мальчика, видимо, стараясь не мешать тому проявлять самостоятельность. Малыш перестал оглядываться и целеустремленно зашлепал к мячу. Пруд был неглубокий — мужчина лишь намочил щиколотки, но малыш, казалось, вот-вот пустится вплавь. Когда вода достигла его груди, он в нерешительности остановился и, похоже, собрался зареветь снова. До мяча оставалось около полуметра.
