Он замолчал. Я ждал продолжения, но Тим не торопился. Наконец он заговорил снова:
— Это особый мир… Точнее, не совсем мир. Я не знаю, как это правильно объяснить, я сам не понимаю, что имеется в виду, я не уверен, что даже дед понимал. Различия не в языке, природе или расах. И не во времени, как говорил Боггет, хотя это важно… Дело в том, что часть здешних законов сильно отличается от того, что есть в нашем мире. Очень сильно отличается. И на разных людей эти законы действуют по-разному… В общем… Прости меня, Сэм, я зря заговорил об этом. Я не могу ничего толком объяснить, потому что ничего не знаю. Но мне кажется, я смогу понять, если… Если… — он сморщил лоб, пытаясь то ли назвать что-то наиболее подходящим словом, то ли вспомнить что-то.
— Ничего страшного, — ответил я. Мы с Тимом наверняка чувствовали одно и то же, просто никто из нас не знал, как это выразить. — Каким бы ни было это место, здесь можно выжить. Это главное.
Мы просидели под деревом до возвращения Боггета. Не составило труда заметить его издалека: он шел своей привычной напористо-скользящей походкой, и вид у него был довольный. На левой руке Боггета, поблескивая новыми заклепками, как влитая сидела одна из тех наручей, что мы нашли накануне.
— Что, вы не влипли ни в какие неприятности? Удивительно! — поприветствовал нас инструктор. Он протянул мне меч в ножнах. Я взял, машинально потянул за рукоятку обычный, безыскусный полуторник.
— Так себе, но на первое время сгодится, — сказал Боггет. — Селейна где?
— Она в комнате осталась, — ответил Тим. — Должна там быть. А что?
— Ничего. Идемте.
Селейна никуда с постоялого двора не уходила. Она сидела в комнате около окна, руки ее покоились на коленях. Мне было сложно ее понять: я на ее месте не смог бы столько времени проводить в одиночестве и неподвижности. Но, насколько я уже мог судить, Селейна и прежде проводила время именно так. Ее одиночество скрашивали разве что книги. Здесь, за неимением их, она наблюдала за улицей сквозь мутноватое стекло. Может быть, она так же делала и дома, когда уставала от чтения. Я ведь никогда не видел ее с другими студентами училища или в одной из тех компаний, в которые сбивается городская молодежь. Не появлялась она и в городском саду или на ярмарке — в тех местах, где частенько гуляли мы с Ридой. Может быть, она всю свою жизнь просидела за книгами или у окна…При мысли об этом у меня отчетливо защемило сердце. Мне почему-то захотелось что-нибудь сделать для Селейны. Что-нибудь не очень значительное, но хорошее.
