— Пляши!
В харчевне вдруг стало очень тихо. Девушка в упор смотрела на бородача, и видела, что ухмылка еще не сошла с его губ, но глаза уже наливались кровью. Это значило, что она ошиблась: нет, как девушка она их не интересует. Поначалу, может, когда были потрезвее, — да. Но не сейчас. Сейчас хочется только посмеяться. Обидеть. Унизить. Что ж…
Сама виновата. Впредь будет умнее.
Выдавив из себя глуповатую улыбку, менестрелька робко вильнула бедрами. Тут же раздались нестройные хлопки в ладоши, одобрительные крики… и голос, перекрывший это все:
— Прекратите!
Гомон не сразу, но замолк. Посетители харчевни уставились на того, кто осмелился прервать веселье. Менестрелька тоже поискала его глазами, нашла… И едва не закусила губы от досады.
О таком моменте она мечтала всю сознательную часть своей пока еще не длинной, семнадцатилетней жизни. Вот чтобы так, не важно где и при каких обстоятельствах, но именно так: ее обижают, а в самый последний момент появляется хорошенький благородный юноша и… Но нет же! За менестрельку вступилась единственная девушка среди посетителей харчевни.
Невысокая сухопарая блондинка (стрижка короткая, неровная, волосы выгоревшие) стояла у дальней стены и потягивала пиво из глиняной кружки. Одета девушка была как наемница: в тунику неопределенно-линялого цвета, удлиненный приталенный кожаный жилет со шнуровкой, коричневые узкие штаны и выношенные замшевые полусапожки. Лицо у девушки было узкое, невыразительное, с острым носом и длинным ртом. Серые, немного раскосые глаза уже давно и внимательно наблюдали за менестрелькой с каким-то странным выражением. Должного боевого впечатления, несмотря на притороченные к поясу ножны с мечом, девушка не производила.
— Да ты, видимо, танцуешь лучше! — грянул бородач. — Ну, иди сюда! Станцуете вместе, красавицы!
И гнусно так захохотал. Наемница насупилась.
— Верни ей лютню, — потребовала она.
— А ты забери!
Девушка оставила кружку на ближайшем столе, неторопливо прошла через зал, положила ладонь на гриф… и хорошим, сильным движением вывернула лютню из руки бородача. Тот помрачнел, качнулся, поднимаясь… Наемница, не глядя, сунула лютню в руки менестрельки, та схватила инструмент и обеими руками прижала его к себе. Струны испуганно цвеньнули. Затем в харчевне повисла напряженная тишина.
— Что, танцевать не будете? — с наигранным, еще шутливым тоном спросил бородач.
— Не будем.
— Не будете… — бородач с шумом выдохнул, затем медленно набрал воздуха в грудь и рявкнул, словно пытаясь одним только голосом обрушить потолок: — Ну так пошли отсюда, курвы драные!
