И это самый трудный вопрос. Конечно, если мы будем и дальше встречаться, рано или поздно сказать придется, к тому же автор записки уже знает. Вот только как бы я хотела, чтобы мне не надо было обо всем этом переживать. Чтобы я думала только о мороженом, и о рабочих сцены, и о том, как Майлз весь светится, когда улыбается. Все это так несправедливо…
— Все, ладно, — произносит отец, нарушая молчание. Я вижу, что он старается удержаться от нотаций. — Симона, это не значит, что мы запрещаем тебе с ним видеться. Просто будь осторожней. Может быть, вам стоит поговорить о воздержании. Вообще, очень важно с ним говорить.
— Знаю. — Я барабаню пальцами по столу. — Но пока еще рано. Я… я ему не рассказала. Мы еще не… ему не нужно знать. Пока. А когда я ему скажу, вряд ли он останется на разговор о воздержании.
— Ну, пока ты ему не скажешь, ничего больше у вас быть не может, — замечает папа. — Что-то случилось?
— Ничего не случилось, — вздыхаю я. — И ничего не случится, если я ему скажу — как должна. В общем, не надо волноваться, потому что так далеко мы не зайдем. Пока он ничего не знает и только поэтому еще не сбежал.
Я не поднимаю глаз от стола, пытаясь сдержать неожиданно навернувшиеся слезы. Я всегда помню о ВИЧ. Каждое утро на автомате пью таблетку, на автомате хожу к врачам. Но до того, как я начала думать о парнях, сексе и всяком таком, по-настоящему о ВИЧ я думала только в группе взаимопомощи.
— Доченька, милая, — потрясенно говорит отец. — Ты умная и целеустремленная, у тебя отличное чувство юмора. Ты хороший друг и замечательная дочь. Любой будет счастлив с тобой встречаться. И твоя кровь никак этого не изменит.
— Я знаю. — Я начинаю часто моргать. Нельзя плакать. — А вот другие — нет.
— Тогда найди умных людей, кто тоже знает, — говорит папа. — Как Лидия и Клавдия.
Я поднимаю глаза и смотрю на папу. Его лицо светится нежностью. Не знаю, как он догадался, что я им рассказала. По идее, этим я нарушила одно из главных наших правил. В последний раз, когда я рассказала о своем статусе, мне пришлось сменить школу. Может быть, поэтому они меня сейчас не ругают: решили, что я и так получила хороший урок.
— Знаешь, — начинает папа, — я нервничал, когда мы решили удочерить ВИЧ-инфицированную малютку.
— Пап…
— Серьезно. Я боялся, что не смогу брать тебя на руки и целовать. Не потому, что думал, что заражусь от тебя. Просто я боялся, что мне придется видеть, как ты страдаешь в одиночестве.
