Младший вспомнил точные слова детектива: «Говорят, она погибла в дорожно-транспортном происшествии».
«Говорят…»
Как обычно, Ванадий все пробубнил на одной ноте, никак не выделив первое слово. Однако Младший чувствовал, что у детектива возникли сомнения в причине смерти девушки.
А может быть, любая смерть в результате несчастного случая казалась Ванадию подозрительной. И в навязчивом преследовании Младшего для него не было ничего необычного. После многих лет, отданных расследованию убийств, после многих встреч с исходящим от человека злом он, возможно, стал мизантропом и параноиком.
Младший мог разве что пожалеть этого грустного, приземистого, не ведающего душевного покоя детектива, рассудок которого повредился долгими годами службы обществу.
Вот тут светлую сторону искать не пришлось. Если среди копов и прокуроров у Ванадия репутация параноика, гоняющегося не за настоящими преступниками, а за фантомами, мало кто согласится с ним в том, что Наоми убили. Если каждая смерть выглядит для него подозрительной, он быстро потеряет интерес к Младшему и переключится на другого бедолагу, начнет с той же энергией выдавливать из него признание в убийстве.
И если он обратит эту энергию на поиски убийцы Серафимы, девушка даже после смерти окажет ему, Младшему, немалую услугу. Как бы она ни умерла, в ДТП или нет, уж к ее-то смерти Младший не имел абсолютно никакого отношения.
Постепенно к нему вернулось спокойствие. Клубы пара уступили место маленьким облачкам, которые испарялись в двух дюймах от губ.
Прочитав даты на надгробии, он увидел, что дочь священника умерла 7 января, через день после падения Наоми с пожарной вышки. На тот день у Младшего было железное алиби.
Он выключил фонарик, несколько мгновений постоял, прощаясь с Серафимой. Такая нежная, такая невинная, с такой великолепной фигурой.
Грусть сжала ему сердце, но он не заплакал.
Если бы их отношения не ограничивались одним вечером страсти, если бы они не жили в двух разных мирах, если б она не была несовершеннолетней и связь с ней не грозила длительным тюремным сроком, тогда, возможно, они могли бы не скрывать свою близость и ее смерть поразила бы его в самое сердце.
Призрачный серп бледного света подрагивал на черном граните.
Младший перевел взгляд с надгробия на полумесяц. Прямо-таки серебряный турецкий ятаган с двумя зловеще-острыми концами, подвешенный на нити гораздо тоньше человеческого волоса.
И хотя он видел перед собой всего лишь полумесяц, ему вдруг стало как-то не по себе.
