Политические взгляды хорошего врача никого особенно не интересовали. Это его спасло. Папа кумы Марии вообще-то мог пожить и подольше, но ушел десять лет назад, тихо, мирно, в своей постели. После смерти отца, будто чувствуя, что теперь ей за такую смелость спуску не будет, женщина научилась помалкивать. Однако семейные традиции вместе с генами брали свое — и небезопасные советы временами срывались с ее языка. Всякий раз Павловна вздрагивала — и, несмотря на страх, могла употребить в разговоре то же самое словечко.
Сама она, за сорок лет успев пожить при четырех режимах — царском, петлюровском, большевицком и немецком, — пришла к выводу: ей не нравится ни один. Рассудив трезво, что совсем без власти тоже не дело, договорилась с собой о том, что хочет ту, которая будет обращать лично на нее, гражданку Свириденко, как можно меньше внимания. По примеру кумы Марии решила говорить меньше, думать и слушать — больше. Выработанная привычка помогала ей не слишком бояться какого-либо представителя власти. С нее просто нечего взять. А если начнется война, попадет шальная пуля — так Павловне все равно, кто выстрелит.
Вот почему восприняла появление страшненького незнакомца спокойно.
Ничего он ей не сделает, видела еще и не таких. Даже не пошевелилась, когда следом за худым, тут же прозванным ею живым скелетом, внутрь вошел широкоплечий парень в синей милицейской форме.
Кроме них, в магазине топталась суетливая бабулька. Конец августа на Подолье выдался чрезвычайно теплым, но старушка все же обернула поясницу драным шерстяным платком, чтоб не продуло. Узрев нежданных визитеров, она встрепенулась, губы ее зашевелились, и Галине Павловне показалось: старуха молится. Времена были такие, что не только пожилые люди невольно проговаривали молитву, завидев мужчину в форме. Будь то форма зеленая (военная), серая (полицейская) или синяя (милицейская) — это не имело значения.
Мужчины в форме излучали одновременно страх и смерть. Их не всякий решался считать защитниками. Стоит научиться скрывать такие мысли, иначе беда. Но и поспешно отводить взгляд при их появлении не следует. Идет война, и такое поведение гражданских считается подозрительным.
Даром что у населения страх. У военных — предельная внимательность.
Вот основное требование военного времени.
Потому Галина зыркнула на визитеров с притворным равнодушием. Хотя понимала — зашли не отовариться. А они подступили к грубо сколоченному деревянному прилавку вплотную. Документы показал лишь милицейский лейтенант, будто по форме не видно, где служит. Вблизи женщина рассмотрела шрам на обтянутом желтоватой кожей черепе гражданского. Заговорил с Павловной он, упершись руками в неструганную поверхность прилавка и глядя почему-то в сторону:
