— Они все так думают, — отозвался граф с несколько суровым видом.
Фонтлерой сделал движение вперед. Он стоял все время между дедом и посетителем, жадно прислушиваясь к их разговору. Он сразу заинтересовался Хиггинсом. Ему хотелось узнать, сколько у того было детей и насколько сильно они пострадали от скарлатины. Широко открыв глаза и пристально устремив их на пастора, он с величайшим вниманием следил за его рассказом.
— Хиггинс человек благонамеренный, — сказал священник, стараясь чем-нибудь подкрепить свое ходатайство.
— Он довольно плохой арендатор, — возразил его сиятельство. — У него всегда что-нибудь не ладится, как я слышу от Ньюика.
— Он теперь в очень затруднительном положении, — сказал ректор. — Он очень любит жену и детей, и если отнять у него ферму, то им придется буквально умирать с голода. Он не может доставить им необходимой для них здоровой, питательной пищи. Двое из детей очень плохи после болезни, и доктор велит давать им вино и еще кое-что укрепляющее, а у Хиггинса нет на это средств.
При этих словах Фонтлерой сделал еще шаг вперед.
— То же самое было и с Михаилом, — сказал он.
Граф слегка вздрогнул.
— Про тебя-то я и забыл! — сказал он. — Я забыл, что у нас здесь есть филантроп. Кто такой Михаил?
И в его глубоко сидящих глазах снова мелькнула искра удовольствия.
— Это муж Бриджет, у которого была лихорадка, — ответил Фонтлерой, — он тоже не мог заплатить аренды и купить детям вина и прочего. А вы дали мне денег, чтобы помочь ему.
Граф как-то особенно сдвинул брови, но в этом движении не было и тени свирепости. Он вскинул глаза на пастора.
— Не знаю, какой из него выйдет землевладелец, — сказал он. — Я велел Хавишаму исполнять все желания мальчика — какие бы они ни были — а желания его, повидимому, заключались только в том, чтобы подавать нищим.
— О, нет! Они совсем не нищие, — горячо вступился Фонтлерой. — Михаил отличный каменщик! Они все работали!
— О, еще бы! — сказал граф, — совсем не нищие. Это были все отличные каменщики, чистильщики сапог и торговки яблоками.
Он замолк, остановив на минуту свой взгляд на мальчике. Дело в том, что ему пришла новая мысль, вызванная если и не самыми добрыми побуждениями, но все-таки мысль не дурная.
— Поди сюда, — сказал он наконец.
Фонтлерой приблизился к нему, насколько было возможно, не тревожа его больную ногу.
— Что сделал бы ты в этом случае? — спросил его сиятельство.
Нужно признаться, что м-р Мордаунт испытал в эту минуту странное ощущение. Будучи человеком весьма рассудительным и прожив столько лет в Доринкурском имении, зная всех арендаторов, бедных и состоятельных, зная, кто был честен и работящ, кто ленив и порочен, он прекрасно понимал, какая власть будет со временем находиться в руках этого маленького мальчика, который, глубоко заложив в карманы ручонки, широко смотрел своими карими глазами. Он подумал также о том, что значительная доля власти, вследствие каприза гордого, своенравного старика, перейдет, пожалуй, к новому лорду уже теперь и, если последний не окажется простым и благородным ребенком, может принести величайшее несчастье не только другим, но и ему самому.
